спариваться, сразу и вылезет, а самка к нему уже может прийти, вон, шрамов сколько. Настоящий воин. Хотя, как к нему прийти, если в этом логове всегда так шумно? Только, разве что, глупая какая-то или слюнявая. Нет, слюнявых самок Грею не надо.
Главное, что Мать как следует спарилась, и с правильным самцом, как он и думал, хоть в чём-то не ошибся, а значит скоро они уйдут в своё старое логово, зачем теперь-то сидеть в чужом? Возвращаться надо, и их с Сестрой забирать. А там и поле, и ельник за ним, и соты сдохли, Грей кругом поставит пригласительные метки и пусть все идут его выбирают. Он представлял, что бы сказали его бывшие Сёстры, ехидно смеявшиеся ранее, увидев Грея сейчас. Или прежняя Мать. Ох, уж лучше не представлять, не вспоминать ту семью, родичи его отвергли, а двуногая Мать — нет. У него теперь новая семья.
Иногда, незадолго до боя, он мог поиграть с Сестрой круглым шариком, а так-то постоянно либо дрался, либо болел, тогда играть не хотелось, и Грей смотрел с Сестрой на странные вещи, которые нельзя схватить и понюхать, а только разглядывать и слушать. У той была твёрдая лужа, в которой бегали маленькие двуногие и крохотные звери, всё это пело, трещало и звенело, но не пахло. Порой речь шла про охоту, игру и ловлю, это он понимал и следил, догонят или нет. А порою — невесть что творилось, всё странное.
Иногда, когда семья отвлекалась и забывала закрыть вход, он потихоньку уходил посмотреть, что и как происходит. Особо интересно было за логовом, хоть и сложно наружу выбраться. Но Грей наловчился: прижимался к стенам, к закрытым пещерам, правильно застывал, или хвостом цеплялся за выступ и сверху висел как неживой, терпеливо ожидая, пока пройдёт двуногий и откроет выход, тогда проскальзывал вслед, ищи-свищи.
За логовом нашлось много славных мест, куда Мать никогда не водила его и не пускала, к примеру, большие соты, за которыми жила и ела живая вкусная добыча, её никто не убивал, видно, держали про запас, поэтому Грей тоже не стал бить, просто понюхал, а та боялась. В кустах он испражнялся да собирал кочей по мелочи, не из голода, а для порядка — чего они пришли?
Ещё была гора виторогих черепов огромных монтов, в них отлично получалось прятаться и бродить, будто в лабиринте, там встречались мыши, Грей давил их и тоже ел.
А холодная пещера с добычей? Да какая пещера. Целое холодное логово, полное мяса, где рядами висели целые туши самой разной настоящей, вкусной добычи, быков и монтов, аж сердце заходилось смотреть. Шкуры мочили в зловонной отравленной воде в другом логове, туда Грей не лез, уж слишком скверно пахло, но к тушам его тянуло любопытство. Однажды как следует спрятался, дождался, пока самцы потащат свежак, и проник следом. Затем случилась неприятность: самцы, повесив тушу, вышли, а Грея не видели и закрыли, так он порядком замёрз, потому что круглых Глаз до линьки — как пальцев на лапе, а летом шкура к холоду не готова. Зато наелся до отвала чего хотел, попробовал кусок от каждой туши. Вечером соскучился и всех позвал, так пришёл самец, выпустил его и стал кричать. Грей слышал негодование в его голосе, и тоже начал сердиться, потому что ничего плохого не сделал и много мяса оставил остальным, но явилась Мать и забрала в логово, ласкала, видно, тревожилась, где он делся, но усов обкусывать не стала, чтоб не убегал, значит, можно дальше убегать. В принципе, и здесь жилось хорошо, лишь бы выпускали почаще, он же знает, где стоят ловушки, и не лезет.
В этот раз побег Грей провернул обычным образом — сделал вид, что спит, Мать с Сестрой поверили и пошли мочить шкуры, тогда проскользнул у них под ногами. Не заметили. До выхода он проехался на неживой зверюге местной самки, которая его всегда боялась и залезала наверх, а если не видела, то не боялась. Вот глупая двуногая. Будто от того, что муста не замечаешь, он куда-то исчез, а Грей-то рядом, ха…
Снаружи светил Дневной Глаз и пели птицы. Грей повалялся в пыли, подставляя брюхо лучам, затем проверил, нет ли новых кочей в кустах и стал ждать, какую добычу на этот раз принесут воины. Самка копалась в земле и делала странное, двое самцов возились поодаль — мочили шкуры в вонючем логове, где бурлила зловонная отравленная вода и шумели неживые зверюги. Кругом царило спокойствие, и Грей растянулся под камнем, с наслаждением греясь.
Шаург вышел из лесу, шатаясь. Ещё издали Грей увидел — больной. Брёл не прячась, неровно, волочил заднюю лапу, то останавливался, то принимался бежать вперёд и, вдруг, назад. Внезапно встал, будто увидел что-то скверное, и принялся грызть мёртвый камень с яростью, как врага. От него несло болезнью и смертью, а морду покрывали хлопья пены, белой с красным, от разбитых дёсен.
— Слюнявый идёт! — крикнул Грей, вскакивая, но его никто не услышал — самка всё рылась в земле, и шумела вода, и гремела неживая зверюга — на звуки слюнявый и полз, обезумев вконец. Лишь утром Грей о них думал, и вот, пожалуйста — накликал.
Слепые, глухие, немощные двуногие! А в логове-то Мать с Сестрой. Положим, Грей не заболеет от слюнявого, но они? Шаург тем временем влез в ловушку, взвыл, да так и потащил её за собой прямо в логово, безумный, ничего не чувствовавший больше, кроме своей страшной болезни, ударами гонящей его вперёд. Коротко крикнула, наконец заметив его, и побежала в логово самка.
Что тут размышлять? Грей запел и стал делать, что был должен и что умел.
* * *
— Там ксеноволк, бешеный! — закричала Валентина.
Лана хватилась — где Серый? Кажется, спал в углу, на коврике? А его в комнате и не было. Из мужчин в колыбе как назло осталось только двое дубильщиков да Алексей у себя в кабинете сидел за калькуляцией. К тому времени, как она выскочила на улицу, схватив трубу от пылесоса, Серый уже перегрыз горло ксеноволку, приволокшему за собой капкан, но и сам оказался укушен в бок. Руки у Ланы затряслись, из глаз хлынули слёзы.
— Блядь, в субботу бой, — сказал Шульга, оглядев зверей: мёртвого, явно больного, и пока ещё живого. — Не реви. Промой рану с мылом. Самое простое возьми, или жидкий порошок стиральный, да побольше, засунь его в душ, не жалей воды. Сейчас узнаем, что
