можно сделать…
Он сразу отбыл через нулевую точку, а назад вернулся с ветеринаром, худощавым приятным мужчиной, ещё молодым, но уже с залысинами. Ветеринар представился Димой, снял переходной скафандр, распаковал резиновые чехлы и вынул из чемодана свои инструменты, препараты, оборудование.
— Впервые вижу мозгоеда, — сказал он Лане, с опаской приближаясь. — Вы его хорошо держите? У вас намордник есть?
— Он же не сдохнет? — Лана рыдала. — Нет намордника, я так подержу. Серый, дай голову…
Она засунула голову зверя себе подмышку и зажала шею. Дима надел армированные перчатки и взял у возмущённого, отчаянно цокающего и выражавшего негодование Серого анализ крови. Ащщ!!! Поместил несколько капель в портативный анализатор.
— Он у вас привитый! — с изумлением констатировал вскоре.
Лана оторопела.
— Да никто его не прививал, — только и сказала она.
— Отчего же? Год назад прививка от бешенства, а два месяца назад была ревакцинация…
— Аппарат сбоить не может? — спросил Шульга.
— Ну что вы, это же немецкий, маде зи дойч, ещё на гарантии.
— Не может быть такого, — Лана ещё больше удивилась. — Два месяца назад он жил уже со мной, мне и в голову не приходило его прививать. Я боялась его кому-либо показывать.
— Сейчас проверим, какой именно вакциной…
Дима ввёл дополнительный запрос в свою компьютеризированную машинку и та надолго задумалась — по экрану побежали ряды цифр с буквами, машинка искала вариант вакцины и производителя.
— Ну что там? — с нетерпением спросил Шульга. — В субботу драться сможет?
— Сможет, наверное, — задумчиво протянул Дима. — Первую вакцину определить не выходит, будто что-то кустарное, а ревакцинировали его стандартным Глобалом. Я и не думал, что Глобал на ксеноживотных работает, интересно девки сели на шпагат! Надо будет попробовать с обычными собаками. Всё у него хорошо, у вашего бойца.
Он обработал укус — ащщ! Померил температуру у Серого в заднице — ащщ!!! АЩЩ!!! Помял ему живот и взвесил, получилось пятнадцать килограмм триста двадцать грамм. Затем получил от Шульги деньги с чаевыми за секретность и отчалил через нулевую точку.
— Что было два месяца назад? — спросил её Алексей уже потом, ночью, когда они лежали на узком, неудобном диванчике, прижавшись друг к другу горячими боками.
— Ничего такого особого, — Светлана задумалась. — Не могу вспомнить…
— А я вот помню. Два месяца назад я послал Гардыша с Хлебом за твоею, Света, дочкой.
Глава 40. Павор
Беда грянула, откуда Павор не ждал, и даже не догадывался. Внезапно, в один прекрасный день, сместили областного ручейника, с которым он успешно и плодотворно контачил многие и благие лета на самых взаимовыгодных условиях, того самого, кума Шульги.
— Не понимаю в чём причина, — жаловалась встревоженному Павору его жена, взявшая телефон, ведь сам колежанин был в таком шоке, что не ел, не спал и ни с кем не разговаривал. — Ничто не предвещало… В один день пришло постановление высшего руководства о его увольнении, приехал преемник, какой-то канадец… Володя сам не свой…
Павор сразу сунулся к канадцу на приём и неожиданно легко попал — его просто пропустили без очереди.
Новый областной ручейник был худ, высок, зеленоглаз и огненно рыж, отчего походил на лиса. Какая разница, откуда новый руководитель? Деньги нужны всем, всегда, и лишними не бывают, — резонно заключил Павор и сделал свою пропозицию. Однако, лисовидный канадец окатил его вежливым презрением.
— Есть у евреев пословица, — сказал он, — спасибо, господи, что деньгами взял. Вы не слыхали?
— Слыхал, — осторожно кивнул Павор, располагающе улыбаясь, хотя стоял перед лисом навытяжку, разве что руки по швам не сложил, ведь присесть ему не предложили.
— Радуйтесь, что не сели, а просто потеряли пункт сброса мусора, который должен утилизироваться здесь, — с ударением на последнем слове сказал лис. — Потому что по делу вашего бывшего, простите, партнёра, ведётся служебное расследование, которое мы намерены передать в суд.
Это был удар ниже пояса и, к сожалению, только первый удар. Едва Павор морально оправился, решив взять кредит на строительство нового завода по утилизации, на этот раз не бутафорского, грянул гром: поменяли судью по его бракоразводному делу. Святые присно блаженные армянские усы, — о, как Павор тосковал теперь за ними, — сменились бабой средних лет, с такими грубыми чертами лица, словно его в спешке тесали из полена зеки колонии-«семидесятки». Теперь восторжествовала адвокатка Светланы, притащившая на суд соседа-пидора и бывших сотрудников, мерзавцев, обливших Павора грязью. Судья посмотрела в глаза Павору. Он посмотрел в глаза ей. И его развели с женой, права на дочь отдав Светлане. Удар деревянного молотка отозвался в мозгу так гулко, словно пришёлся в темя.
— Подавайте на апелляцию, — сказал он яйцеголовому Юхимовичу вечером, за рюмкой виски.
Они сидели в гостиной, перебравшись туда с излюбленной веранды, а за окном бушевала гроза.
— Безусловно подадим, — согласился Юхимович, — однако, что-то скверное происходит, Павор Игнатьевич.
И говорил он отнюдь не о погоде, хотя за окном молнии то и дело расчерчивали небо, а потоки воды безжалостно трепали виноград и разросшиеся кусты роз. Гром гремел раз за разом, постепенно превращаясь в слитный гул, и только отдельные раскаты выделялись в этом гуле с такой силой, будто где-то вдали рвались артиллерийские снаряды.
Павор тоже чувствовал подобное, хоть и думал, что просто психует из-за смещения ручейника и развода, которого всеми силами пытался избегнуть. Как, в каком месте пути Павор, всегда добивавшийся желаемого, стал безвинным страдальцем, которого всеблагой господь почему-то решил не просто испытывать, а с фантазией, присущей лишь ему? Когда закончится чёрная полоса? Сколько Павору ещё терпеть пощёчины судьбины да с оплеухами, о господи? И да, всё началось с побега драной кошки, блудливой драной кошки, у которой было всё на свете, неблагодарной гадины, пригретой на груди. Несомненно, господь хотел от Павора не только терпения, но и решительных действий.
— Пойдёмте глянем, — многозначительно сказал он яйцеголовому, когда буря за окном, наконец, утихла.
Они вышли в жаркую влажную ночь и запах озона. В ответ на человеческие шаги по мокрой траве зажглась подсветка веранды и двора.
Зверь был на месте — куда ему деваться. Глухой железный контейнер, привезённый яйцеголовым и поставленный в дальнем углу двора Павора, блестел в свете фонарей мокрыми боками, с белым номером сухогруза с правой стороны. Внутри возились страшно и глухо.
Юхимович клацнул задвижкой и открыл окошечко, в тот же миг в него с рыком ткнулась оскаленная пасть и оба отскочили, нервно пересмеиваясь. Затем яйцеголовый посветил прямо в морду фонариком, и тварь убралась.
— Она уже не жрёт, — сказал яйцеголовый, заглянув внутрь. — Мясо лежит, гниёт.
Павор и
