За что и поплатился.
Колечко, небось, не из простых, тоже на силу родовую завязано. Вот и сидит потомок древнего рода в нашем захолустье, Гильдией управляет и давится от злости. Ему бы в столицу, дела вершить, а он тут, что на поводке…
Я провела пальцем по рунному узору.
Хорош.
Высекали его старательно, а по остаточным эманациям чувствую, что крепили кровью мастера. Скольких же он положил, склеп возводя? Право слово, будто не склеп, а сокровищницу.
Или…
– Он здесь ничего не оставлял случайно? – поинтересовалась я, рассекая запястье. Кровь покатилась, заполняя желобки, расползаясь, разрывая древние узы. Благо, за сотни лет без подпитки они сами собой истончились.
– Там. Внутри, – ноздри Юси затрепетали. – Зачем ты…
– Затем, что до тела мы не доберемся, пока крышку не снимем. А то, что писано кровью, только ею снято и может быть.
Старое правило, почти забытое.
– Позволишь? – Эль протянул руку.
– Из тебя и так вытекло больше, чем нужно.
Мой бестолковый муженек лишь печально усмехнулся. Это да… эльфы – они живая сила, и крови их надо немного, пары капель хватит, чтобы напоить камень.
– Тебя одной ему будет мало.
Что ж, в этом смысл имелся. Моя кровь уходила в гранит, а тот оставался холоден, не спешил отзываться. Кожа у эльфа оказалась теплой.
И тонкой.
Кровь красной.
А я смотрела, как она мешается с моей. Узор на запястье зудел дико, но портить столь торжественный момент пошлым расчесыванием божественного клейма не хотелось. А еще камень отзывался. Сперва это походило на эхо чужой силы, но эхо ширилось, заполняло не только тело саркофага, но и всю тайную пещеру.
Вот так.
И теперь попробуем собрать нити.
Потянуть.
Преодолеть полустертую чужую волю… что заперто одним, то другому откроется. При соблюдении ряда условий. Рану стоило бы перехватить и не только мою. Но потом, сначала… открывайся, чтоб тебя… или рассыпься прахом.
Сгинь, в общем.
И крышка хрустнула, медленно поползла, ломая внутренние – куда ж без них в столь серьезном деле – печати. Она замерла на долю мгновенья, покачиваясь, а после под собственной тяжестью сползла, ухнула в пыль.
Раскололась.
– Юся… – голос мужа донесся издалека. А я еще успела подумать, что это треклятое чародейство не только кровь жрет, но и силы.
– Отпусти ее…
…голова моя лежала на чем-то мягком, а задница – мало того, что на твердом, так еще и на остром. Это острое впивалось в левое бедро, заставляя вернуться в сознание.
– …если хочешь, я останусь с тобой. Можешь меня убить. Или… если не сразу, мы поговорим. Я расскажу тебе о мире, который изменился. Или про лес. Ты ведь не бывала в нашем лесу?
– Мы должны были поехать. Свадебное путешествие…
– В Эльверейлелль?
Вот что у эльфов за манера называть все так, чтобы у нормального человека язык узлом завязался?
– Да…
– Это не совсем то. Эльверейлелль создали специально для людей. Он скорее отражение ваших представлений о том, какими должны быть эльфы. Туда любят ездить на отдых. Или просто посмотреть… но и о нем расскажу. Только отпусти ее.
– Ты ее любишь?
– Да.
Вот тебе. Я уже почти приготовилась глаза открыть, а тут такое признание.
– Почему?
– В каком смысле?
Нога ныла. Рука все еще чесалась, а терпение иссякало, как и, подозреваю, отведенное нам время. Что-то сомнительно, что с восходом солнца Юся возьмет и ослабеет. Нет, что-то другое быть должно…
– Почему ты ее любишь? За что? Она красивая? Я была красивой.
– Для меня – да.
Мило. А еще говорят, что эльфы не лгут… ага, как же.
– Добрая? Умная? Хозяйственная…
Вот тут даже он не выкрутится, потому что хозяйственности во мне, что в бродячей кошке. То ли маменькино наследие, то ли собственная придурь.
– Она просто есть, – Эль осторожно коснулся волос. – И этого достаточно. Я… не знаю почему.
– Просто есть? И этого достаточно, чтобы ты остался? Умер?
– Да.
– А она… она тоже готова умереть за тебя?
– Не знаю. Но… она же пришла сюда.
На собственную голову. Ладно, подслушивать, может, и полезно, но подозреваю, мой благоверный давно уже понял, что я далеко не в обмороке.
– Лежи, – сказал он, когда я попыталась сесть.
– Сумку дай…
Любит он.
За просто так… за просто так и лебеда не растет, а тут любовь… и не буду я верить. Не собираюсь, потому что… была у меня уже одна любовь, ободрала душу. Правда, теперь я понимаю, что это и не любовь вовсе, что…
Не важно.
– Там склянка быть должна. Синенькая… кажется, синенькая, с желтой пробкой. И ребрышками, – говорить о склянках проще, чем о любви. И когда Эль подал – с первого раза нужное нашел, надо же, я в собственной сумке иногда теряюсь, а он сумел – я вцепилась в пробку зубами.
– Ты его крови, – сказала Юся, разглядывая нас с каким-то нездоровым любопытством.
Укрепляющая настойка была горькой.
А тонизирующая оставила на языке характерный привкус гниющего мяса, от которого теперь дня три не избавиться. Когда-то Грета пыталась улучшить вкус, но добилось лишь того, что у мяса появился совершенно неуместный привкус шоколада.
– Чьей?
– Его. Моего Тодика. Слабая, я чувствую. Но его.
– И поэтому ты меня убьешь?
– Пока не знаю.
– Как решишь, скажи, – меня передернуло, зато я сумела подняться, зацепившись за край гроба. Надо же… крови… матушка была не отсюда… стало быть, батюшка?
Думать об этом не хотелось.
И вообще, нежить могла ошибиться.
– Он… другой, который его сын. Или внук. Или кто там… приходил. Раньше. Думал, его сил хватит… предложил откуп… сказал, жизнь за жизнь.
– А ты?
– А я сказала, что мне лишь бы какая жизнь не подойдет.
Принципиальная нежить, стало быть.
Тело в гробу выглядело… да так, как положено мумии, и выглядело. Иссохшие ткани стянули кости, и потому поза казалась странноватой. Истлевшее платье, точное копия того, которое еще держалась на Юсе. Затянутый паутиной венец.
Череп.
Остатки волос, приклеившиеся к нему с пергаментной кожей.
– Не смотри, – сказал Эль нежити, набрасывая на тело свою куртку. – Не стоит. Там уже не ты… позволь.
