– У тебя дыра в боку, – на всякий случай напомнила я.
– Мне уже лучше.
Прелесть какая… еще немного посидим, так вообще захорошеет. Герой ушастый, чтоб тебя… вот выберемся, точно маме нажалуюсь. И бабушке тоже. Пусть потом попробует им доказать, что он взрослый, самостоятельный…
Эль поднял тело.
– Она легкая.
А Юся посторонилась.
Всхлипнула.
Ей страшно. Она умерла, но это еще не значит, что она готова уйти. А я… я подошла к ней и протянула руку.
Она же коснулась ее.
Осторожно так, будто не веря, что я и вправду готова поделиться, что кровью, что теплом. Наверное, я и не готова. Но показалось, что это прикосновение ей нужно.
И мне нужно.
Странно смотреться в черные глаза нежити и искать в них что-то человеческое. Странно рассчитывать на милосердие того, кто сам его не получил. И странно ждать от существа, проведшего много лет взаперти, что оно просто возьмет и простит.
Я бы не сумела.
– Пойдем, – сказала я, сжимая хрупкую ледяную ладошку. – Наверху не так и страшно. А уходить тебе не обязательно.
– Я тебя убью, – всхлипнула Юся. – Он обещал прислать свою кровь… он обещал…
– Такой же засранец, как и его предок.
Наверное, мне стоило раньше озаботиться поисками батюшки. Слышала, всех сироток это волнует и вообще для нормальных людей желание знать свои корни… нормально.
Нашла бы.
Бросилась бы на шею… а там… нет, ну его, подобную родню.
– Веди уже, убийца, – я подняла с земли жемчужину.
– Нет. Стой. Возьми. Там. В ногах. Ты сможешь… его кровь, его сокровище… он очень злился, что взять не может. Я обещала, что если он откупится, то я отдам… отдаю…
Ее улыбка была… нехорошей.
Но к гробу я вернулась. Заглянула и поморщилась: не знаю, что это было раньше, но теперь ткань превратилась в сухое тряпье, которое не рассыпалось лишь чудом. Внутри нащупывалось что-то твердое и липкое, лучше не думать, в чем измазанное.
Наверху посмотрю.
Чуется… не станут меня убивать.
– Идем, – я снова взяла Юсю за руку. – И подумай вот над чем. Я могу отправить тебя прочь…
…и должна бы это сделать, ибо клятва некроманта, защищать, искоренять и все такое… но вот… не то, чтобы желания не было. Не отпускало ощущение, что все это неправильно.
А наверху разгулялся ветер.
Небо черное. Дождь хлещет, будто землю спешит наказать. И ледяные струи заставляют Юсю отступить, замереть. Рот ее приоткрылся. Показалось, вот сейчас она сделает вдох, но…
– А еще я могу дать покой твоему телу, а тебе оставить вот это… – я указала на кладбище. – В город, извини, не выпущу. Все-таки ты… не совсем человек.
Совсем не человек.
– Но просто… не знаю, вернусь, если отпустишь. Когда, к слову, могу вернуться?
– Через пятьдесят лет.
Пятьдесят лет, стало быть… зато понятно, почему папенька не спешил меня трогать.
– Почему ты вообще его не убила? – поинтересовалась я так, информации ради. А Юся, выставив ладошку под дождь, ответила:
– У него… осталась моя кровь. И он что-то такое сделал. Вызвал меня наверх. А здесь…
…привязка отсутствовала, и тело тянуло воплощенную душу к себе.
– Неприятно было…
Она вновь уставилась на меня, определенно ожидая чего-то…
– Я могу похоронить тебя, скажем, возле склепа. Поставлю пару заклинаний…
– И я, – Эль уложил тело на мокрую землю. – Его не тронут.
– Расширим привязку. Будешь за кладбищем приглядывать.
Почему бы и нет? Подозреваю, что Юся, если не самый старый из местных покойников, то всяко самый сильный.
– Только учти, – я не привыкла лгать, даже покойникам, тем более таким, которые могли бы перервать мне горло одним движением руки. А пальчики у Юси были когтистыми. – Я не знаю, что будет потом. Ты меня убьешь. Кто-то другой. Некроманты долго не живут. Излишне беспечные эльфы тоже. И может получиться, что ты сменишь одну тюрьму на другую, попросторней, но все-таки…
– А он сладкий, – Юся слизнула капли с ладони. – Я тебя не убью. И ты придешь снова. Потом. Позже. Мы поговорим. И может быть, мне надоест здесь… или нет. Я тоже не знаю, что будет через пятьдесят лет.
…хоронили Юсю за склепом. Эльф отряхнулся, потянулся, разом позабывши, что вообще-то ранен, и смело ступил в заросли крапивы. А та возьми и подайся в стороны, корни и те повытягивала.
Он уложил на дно могилы куртку.
А я набросила свою.
Куртки было жаль, а девчонки, которая жалась к стене и смотрела на дождь, еще жальче.
– Может… – я показала сверток, – оставить?
Она покачала головой.
– Из-за него меня и… он бы мог иначе, но решил, что я должна хранить его сокровища. Я и хранила. И отдаю потомку. Как он хотел. А это… – она стянула с пальца кольцо.
– Погоди… ты говорила, что в склепе прятали всякое?
В конце концов, никто не уточнял, какое именно кольцо нужно.
Возвращались мы по грязи.
Эль молчал.
Мне тоже сказать было нечего, не о любви в самом же деле болтать. Любовь – это так, это возвышенное чувство, которое никак не вяжется с мокрым бельем и першением в горле.
Слягу завтра.
Или уже сегодня.
Слягу и помру позорной для некроманта смертью от простуды, всем назло.
– Юся, – Эль открыл калитку и отступил, пропуская меня вперед. – Мне кажется или… нам не стоит рассказывать о том, что произошло.
Я чихнула.
Правду говорит. Не стоит рассказывать, а лучше вообще забыть, как страшный сон. Ведь бывают же такие сны, повышенной правдоподобности. Правда, добыча моя, оказавшаяся довольно-таки увесистой, скромно намекала, что забыть нам вряд ли позволят, но…
– Знаешь, – голос получился гнусавым, подтверждая, что смерть от простуды – это даже не блажь, это почти, можно сказать, ближайшее будущее, – Ты только больше не пропадай, ладно? А то я маме пожалуюсь. Твоей.
Эльфа передернуло.
Ага… вот и от матери эльфячьей польза.
…меня уложили в кровать.
Он ранен, а уложили меня. И ботинки содрали, к счастью, до того, как уложили. Причем содрали вместе с носками. На пол отправились мокрые штаны и прилипшая к коже майка, а на плечи упало теплое полотенце.
Не мое. У меня такие пушистые, легкие в хозяйстве почему-то не приживаются.
