– Здравствуй, – сказала я, не зная, что еще сказать. – Значит, теперь ты здесь…
То, второе дерево, ощетинившееся колючками, зашевелило ветвями. Пыталось меня отогнать? Мелкие листики его дрожали. И оно потянулось было, но замерло, остановленное первым. Я слышала и гнев, и обиду… чужие?
– Это не я, – тихо произнесла я. – Моя мать, это она вытащила тебя. А потом сама попалась. Женщины глупеют, когда влюбляются. Мужчины, кажется, тоже…
Их голоса зазвенели.
Споря?
Соглашаясь. Утешая. Уговаривая. Обвиняя и оправдываясь. Успокаивая друг друга. И лес замолчал, не мешая. Пройдут годы. Много лет.
Сотни?
Тысячи?
И мэллорнов станет на два больше. Если, конечно, эта девочка, так и не увидевшая жизни, сумеет отказаться от ненависти, если примет того, кого все еще ненавидит, но чуть слабее, чем любит.
Или не станет.
Быть может она захочет прожить еще одну жизнь. Или не одну… или… не она? У всех будет шанс. А лес… лес стоял, стоит и будет стоять до скончания мира.
Или миров.
Он ведь огромен, этот лес, и одному миру было бы сложно выдержать вес его. А раз так, то…
– Ей понравилась твоя картина, – сказала я то, что Ниар хотел услышать. Во всяком случае, мне так показалось, что хотел бы. – Она, конечно, ничего не сказала, но я видела, что понравилась. Иначе и быть не могло. Мне жаль…
Тяжелый золотой лист упал на ладонь.
Эпилог
Три года спустя.
…я мрачно смотрела, как разгружают мебель.
Невыносимо изящные стулья, обитые какой-то розовой тканью, которая не совсем, чтобы раздражающе розовая, но все равно розовая. А меня от розового мутило. Впрочем, как от голубого, белого и зеленого… кажется, мутило меня просто так, в силу положения, но цвет раздражал.
И не только он.
За стульями последовала низкая и длинная софа, та самая, на которой мне настоятельно рекомендовалось больше отдыхать. К ней выводок подушек, встреченный одобрительным мявком маншула. Комод… комодик. Трюмо и два столика, один другого очаровательней.
Зеркало в тяжелой раме.
Из него на меня глянула хмурая девица в черном платье. Глянула с неодобрением.
– Моя невестка всегда отличалась поразительной бестактностью, – заметила леди Эрраниэль, протянув мне чашку травяного чая.
От чая, что характерно, меня не мутило.
И запах приятный.
Правда, Эль утверждал обратное, но что эти мужчины в запахах понимают! И чай ему не нравится, и от селедки его кривит, и вообще…
– Это она на что намекает?
– Она не намекает, – леди Эрраниэль протянула и сухарик, выжаренный до хруста и щедро натертый чесноком. В животе тотчас заурчала, а розовый перестал раздражать. – Она просто нашла подходящий повод сделать ремонт.
– Она же его по приезду делала.
– Уже три года прошло…
Понятно.
Три года… это много или мало? Для счастливой жизни – мало, ничтожно. Я, может, даже привыкнуть не успела. Стою вот, смотрю, как огромный мой дом наполняется новой мебелью, раздумывая, не отправить ли обратный дар.
А что, сестрица упомянула, будто ее избранник мебельную мастерскую открывает. Собирается выпускать продукцию истинно гномьего качества. И дизайна. Крепко. Надежно. На века.
Может, порадовать мамочку?
Я отхлебнула чайку…
…и жизнь почти наладилась. Точно, порадую. И сестрице помогу, а то идиот этот решил, что пока не соберет на достойный выкуп, жениться не станет. Это он, конечно, зря… но родственникам помогать надо.
– Что бы ты ни задумала, – леди Эрраниэль оказалась на диво приятна, а главное, проницательна. – Я хочу поучаствовать.
Тогда комплект для гостиной… для трех. Эль, кажется, говорил, что родительский дом попросторней нынешнего. И для столовой. Для гостей…
Розовый окончательно перестал раздражать.
Да и мало ли, вдруг и вправду девочка?
И надо будет мужу сказать… или не стоит пока? А то он какой-то не такой в последнее время. Или догадывается? После селедки-то… а селедка была хорошей, с лучком. И вот если ее чесночным сухариком, а потом клубникой… или лучше молока?
В животе заурчало.
Девочка, мальчик… не важно, на молоко с селедкой оно было согласно. И хорошо. И ладно… а леди мы подарок отправим. Да и сестричке Эля надо бы. Мне тут вчера как раз маншула привезли, редкой белой окраски… говорили, на диво свиреп.
Был.
При жизни.
Вот и попробуем.
Я допила чай и икнула, должно быть, от радости. Идея вдруг показалась донельзя привлекательной. В конце концов, все любят котиков.
