– По-моему, это другой сарай, – пожал он плечами и показал фотографию Джеки. – Ведь это не тот сарай, у которого стоял мопед?
Джеки помотала головой и допила молоко из пакета. Донни вслух прочитал заметку.
– Теперь понимаете, почему Джеки нельзя высовывать нос из бункера? – сказал он. – Весь остров прячется в кустах, чтобы ее выследить. Так что…
Он направил ружье сначала на Дилана, потом на меня и посмотрел на нас взглядом пресыщенного римского императора.
– Эй вы!
Один из близнецов спихнул Бейтела с мопеда, и второй запрыгнул на седло.
– А-а-ай!
Брат Монах укусил его за руку выше локтя и стянул на песок. Рядом с Бейтелом. Бейтел вскочил и залез обратно на мопед.
– Слушайте все! – закричал Донни и начал читать вслух большую статью.
Все слушали молча или делали вид, что слушали, или даже не делали вида. Мы с Диланом уже знали эту историю, Бейтел сидел, держась за руль, и блаженно смотрел вдаль. Если приглядеться, было видно, что волосы его развеваются на ветру. Бакс и Никель тыкали друг другу в глаза горящими свечами и очень веселились. Слушала только Джеки. Молча. До пояснений психолога насчет открыток.
– Я писала их на колене, – сказала она, – здесь, на песке, поэтому у меня изменился почерк. Шифровка «С.О.С.» – случайность. Текст я сама выдумала. И сама поставила под ним крестики. Для этих мелких и крестики-то нарисовать пока слишком трудно.
Донни читал дальше, и двое мелких, как выяснилось, все-таки тоже слушали. Потому что в конце, где отец обещает сто тысяч евро за наводку, они принялись кричать:
– Я хочу рассказать папе, где мы находимся!
– Нет, это я ему расскажу!
– И тогда я получу сто тысяч евро!
– Нет, я!
– Слушай, Донни, можно я ненадолго выйду на улицу с твоим мобильником?
– Нет, я!
– Я тебе дам десять тысяч евро!
– Тогда у меня останется еще девяносто тысяч!
– Нет, у меня!
Джеки заорала. Она даже не орала, она рычала, так громко, как будто это черт водил смычком по ее сердцу. Глаза и рот распахнулись у нее во всю ширь, и я знала точно: она их уже никогда не закроет. Она ни на кого не смотрела – по крайней мере, ни на кого в бункере – и рычала, пока у нее хватало дыхания. А именно целую вечность. Или две вечности. Затем закрыла лицо руками и прошептала:
– Я хотела жить честной жизнью. Я думала, это возможно, что на свете есть место, где это возможно, что я нашла такое место. Но повсюду одна лишь ложь.
Она не плакала.
«То, что во мне, правдивей, чем игра», – говорит Гамлет. То же самое и в Джеки. И во мне. Мне хотелось рассказать ей про дом дедушки Давида, с книгами и картинами. В смысле, она пытается убежать от мира, а мне, наоборот, велено войти в мир, и мне это очень тяжело дается. И мне предстоит еще выяснить, стоит ли в него входить. Тогда я еще не знала насчет Дилана, что у нас с ним будет. Джеки может пожить какое-то время в этом доме. В моем доме. В саду уйма птиц, иногда туда забегают кошки, и больше там нет никого. И никогда не будет.
– Все-все врут, – сказала Джеки.
Близнецы покатились со смеху:
– Кто бы говорил!
– Она заманила нас сюда с помощью вранья!
– Сначала заманила в трамвай.
– Потом на поезд.
– Потом на паром.
– А потом в бункер.
– И все время врала.
– Врала!
– Самая большая врунья во вселенной!
– Это она в маму такая.
Джеки никак не реагировала. Глаза у нее были широко открыты, а рот закрыт и открываться не собирался. До самого вечера она не произнесла ничего. Я подумала, что, может быть, она сходит с ума. Или притворяется. Чтобы убежать от мира. Она не могла сейчас говорить такими же красивыми словами, какими говорил Гамлет, ведь у Джеки не было Шекспира, который написал бы их для нее. Вот она и молчала. Но зато происходило ох как много всего. Донни, видимо, тоже почувствовал, что у нее иссякли все силы. Направил на нее ружье и приказал:
– Раздевайся!
Он говорил совершенно серьезно.
Наше детское государство за один день полностью прекратило свое существование, происходящее относилось к категории 18+.
– Ты охренел? – сказала я Донни. – Это ты таким уродом на свет появился или стал постепенно?
Он медленно обернулся и направил ружье на меня. Думаю, в этот миг мне и пришла в голову мысль. Мысль сделать то, что я решила сделать.
– Вы ничего не понимаете, – сказал Донни, – а уж от тебя, Салли Мо, я такого не ожидал. Ты знаешь классическую литературу, знаешь Библию, что там еще. Считай, что это жертва, вроде того, как Авраам был готов принести в жертву Богу своего сына.
БАБЛО НИКОГО НЕ СПАСЛО, И БОГ НИКОМУ НЕ ПОМОГ. Я никогда в жизни так не нервничала, как в тот момент. Из-за того, что я решила сделать. Донни, стоявший рядом с Джеки, приложил дуло ей ко лбу.
– Это я тот информатор, который говорил с журналистами, – сообщил он, – и я рассказал им куда больше, чем написано в газете. В том числе где вас можно найти и где находится бункер. Фил об этом знает давным-давно. Более того, он уже написал статью, в которой об этом рассказывается. И еще более того… – он достал из кармана мобильник и поднял его вверх, – файл со статьей находится здесь, в моей почте, готовый отправиться во все большие газеты и в полицию. Стоит мне нажать на кнопочку – и через пятнадцать минут все будут здесь, у входа в бункер. Я это могу. Это в моей власти. Стоит мне шевельнуть пальцем… мизинцем…
– Ты вне зоны, – сказал Дилан.
– На улице я в зоне, – возразил Донни, – а я легко могу выйти на улицу, в отличие от некоторых! – Он направил ружье на Дилана. – Но дело не во власти, дело в повиновении. Без повиновения наш план обречен на неудачу. Но мы этого не хотим, так ведь? Этого ведь здесь никто не хочет? Ведь у нас грандиозные планы, и мы их выполним! Но для этого вы должны делать то, что я говорю, иначе ничего не выйдет. Джеки должна показать, что такое повиновение. Показать всем пример. Давай, Джеки, да или нет?
Дуло ружья опять смотрело на Джеки.
– Власть – что вода морская, Донни, – сказала я, – чем больше пьешь, тем больше хочется.
– Узнаю тебя, Салли Мо, – ответил Донни с улыбкой, занимавшей промежуточное положение между пожизненным заключением и смертной казнью, – узнаю тебя. – И с той же улыбкой он снова посмотрел на Джеки: – И что ты выбираешь? На минуту-другую раздеться или чтобы я нажал на кнопку, так что сюда примчатся полицейские с наручниками, потом две ночи в полицейском участке, а там и домой к папочке?
Джеки встала и начала раздеваться.
