Бейтел по-прежнему с блаженным лицом смотрел вдаль, крепко держась за руль мопеда. В мыслях он мчался вдоль моря или по какому-нибудь мототреку с Братом Монахом в корзине на багажнике. Близнецы подползли поближе к Джеки, держа в руках по две свечи каждый, чтобы получше рассмотреть, как гиены в мультфильме – рот до ушей. Джеки попыталась снять брюки так, чтобы вместе с ними не стянуть трусы. Она не сводила глаз с Донни в надежде услышать, что уже достаточно, что она уже доказала свою покорность. Подобно тому как Бог в последний момент остановил Авраама, сказав, что не надо убивать сына. Но Донни молчал. Стоя на одной ноге, она стаскивала с другой штанину, и тут упала.
В этот момент у Дилана в голове сверкнула молния. Он подбежал к Донни и стал его душить. Донни ударил его прикладом по затылку. Оба рухнули на песок, и я увидела, что шансы у Дилана равны нулю, что Донни бьет его наотмашь. Близнецам это понравилось еще больше, чем стриптиз. Они освещали дерущихся и в две глотки кричали «ура». Бейтел плакал, сидя в седле и прижимая к глазам медведя. Собака поставила передние лапы на его вздрагивающие плечи. Джеки старалась вытащить ружье из-под Донни с Диланом.
Вот тут-то я это и сделала.
Почему?
Тысяча причин.
И все реальные.
Потому-то я это и сделала.
Я уже совершенно не нервничала. Быть или не быть. Я сняла с себя всю-всю одежду, встала во весь рост, раскинув руки, и громко крикнула:
– Эй, вы!
Я сняла даже очки. Так что ни хрена не видела, зато услышала, как стало тихо. Изумительно тихо. Никто больше не кричал, никто не плакал, никто не дрался. Все только смотрели. Как я уже писала: я была видима. Полностью. Совершенно. С головы до пят. Голая. Как кролик, с которого сняли шкуру. Девочка, которая хочет все уладить. Это было ужасно и прекрасно разом.
Произойти могло что угодно. Донни мог меня избить, мог изнасиловать или пристрелить к чертовой матери. Но на деле произошло следующее: Бакс и Никель поднесли свечки как можно ближе к моему торсу и принялись громко хохотать.
– Первобытный лес! – закричал один. Он смотрел на мои лобковые волосы.
– И в нем живут динозавры! – закричал другой.
– И бронтозавры!
– И стегозавры!
– Где стегозавры?
Братья едва не тыкались в меня своими носами.
– Куда-то вдруг убежали!
– Куда?
– А-а, я понял, это трах-трах-завры!
Когда-то я прочитала такую фразу: «Каждая женщина хотя бы раз в жизни бывает дивно красивой. И, как правило, в нужный момент». Тогда, прочитав это, я не поверила, но теперь, когда я стояла, обнаженная, в центре мира, у всех на виду, я знала, что это правда. Это был мой миг.
Я сделала шаг к Дилану и спросила обеспокоенно:
– Ты как?
– Нормально, – сказал Дилан, – а ты?
Он встал, взял спальный мешок, набросил мне на плечи.
– Ты обалденная, – прошептал он.
И надел мне на нос очки. Я хотела спросить, что именно он считает обалденным: то, что я сделала, или то, как я выгляжу? Однако тогда ему пришлось бы отвечать, а при каждом слове у него изо рта вытекала струйка крови – чего мне совсем не хотелось видеть. Дилан же ничего не замечал. Его правый глаз начал жутко опухать и заплывать, а он стоял передо мной и улыбался во весь рот. У одного человека в детстве два дня был прыщик на подбородке, и от этого до самой смерти осталась психологическая травма. А другого три раза расстреливали и четыре раза душили, но он танцует по жизни как миленький. У меня самой не было детства. И всем того же желаю – в смысле, это мне кажется лучшим для всех.
Так, не отвлекаюсь. Продолжаю рассказ.
Дилан весь сиял от гордости. От гордости за меня. Знаю точно. В бункере многое изменилось. Бейтел смотрел на меня так, словно погружался в теплую ванну, и прижимал медведя к сердцу. Донни тоже разглядывал меня совсем другими глазами. Джеки забралась в угол и сидела там с ружьем, направленным на Донни. И вдруг в помещение хлынул дневной свет.
– Бежим! – крикнул первый близнец.
– Свобода! – завопил второй.
Они как две змейки скользнули через дверцу наружу и покатились с дюны вниз.
– Не дайте им уйти! – заорал Донни.
Он вскочил и бросился к выходу. Джеки выстрелила.
– Черт побери! – взвыл Донни и схватился за нос.
Между пальцами его руки потекла кровь. Он сел и принялся слизывать ее с ладони. Хотя рана была совсем маленькая, кровь текла рекой.
– Ух, блин, напиться хочется, – сказал он. – Бейтел, езжай в деревню, купи мне бутылку джина и два тоника. И сигарет.
– Ты мне разрешаешь? – воскликнул Бейтел. – Ты мне правда разрешаешь?
– Я тебе велю, – сказал Донни.
– Тебя никто не может заставить, совершенно никто, – вмешался Дилан. – Лучше никуда не езди.
– Почему? – отозвался Бейтел. – Я могу съездить в деревню, я же умею ездить на мопеде.
Он слез с седла и потащил мопед по песку к выходу. Казалось, эта махина в дверь не пролезет. Но ведь как-то его сюда закатили. Собака сидела выпрямившись на багажнике. Ей пришлось наклонить голову.
– Подожди, Бейтел, – сказал Дилан, – пока Донни меня лупцевал, я кое-что придумал.
Бейтел остановился.
– В тот момент я подумал, – продолжал Дилан, – а что, если притвориться, что мы похитили Джеки с братьями. Мы попросим Фила, с которым дружит Салли Мо, а как выяснилось, и Донни, – так вот, мы попросим Фила написать у себя в газете, что он получил письмо от похитителей, которые требуют выкупа.
Все молчали.
– А теперь спросите у меня, сколько мы запросим, – предложил Дилан, – потому что в этом вся соль.
– Сколько? – спросила я.
– Сто тысяч евро, обещанные за наводку, – это просто семечки, – сказал Дилан, – а мы затребуем миллион. Эти деньги отец Джеки украл у простых людей, и пускай-ка он их отдаст. Обратно людям. Потому что если мы эти деньги получим, то позаботимся о том, чтобы их поделили честно между теми, кого обманул отец Джеки. Что скажете?
Я взглянула на Джеки, но она смотрела куда-то вдаль. Нет, наоборот, она смотрела внутрь собственной головы. Наш мир она уже покинула.
– Можно мы с медведем поедем на мопеде? – спросил Бейтел.
А мне, мне больше всего хотелось, чтобы все закончилось, вся эта кутерьма. Я надеялась, что Бакс и Никель ходят по деревне и громко кричат, что их наконец-то выпустили, что они долго сидели в бункере и теперь охотно покажут полиции, где находится их логово, если их после этого вернут папе. Ну и что – пусть полиция выдаст им сто тысяч наличными, и пусть тогда все приключение закончится. Мне этого хотелось уже только потому, что неохота было писать о таких делах, как выкуп.
