Но даже и после сообщения о том, что Кронштадт уже 28 февраля был захвачен мятежными солдатами и матросами, Командующий флотом продолжал выжидать и не предпринял никаких шагов, опережающих события. Он оказался настолько слеп и недальновиден, что, как свидетельствовал Г.К. Граф (с. 256) продолжал, подобно М.К. Бахиреву, веровать в незыблемость самодержавия и даже воображал, что Государь по окончанию войны "снова примет власть в свои руки".
Так были потеряны дни 1 и 2 марта, когда, взяв на себя гражданское мужество объявить о решительном разрыве с царизмом и безоговорочном присоединении к власти Государственной Думы, адмирал мог еще успеть парализовать агитацию на кораблях. Так флот в состоянии неопределенности пришел к 3 марта.
Ничто не предвещало беды. Командующий и офицеры на кораблях в Гельсингфорсе были убаюканы тем спокойствием, с которым матросы приняли известие о состоявшимся 1 марта захвате Кронштадта восставшими матросами и солдатами, о революционных уличных манифестациях с участием матросов кораблей и о разгроме 2 марта тюрем в Ревеле, слухи о приказе № 1 и оглашение утром 3 марта перед командами кораблей акта об отречении императора от престола в пользу великого князя Михаила Александровича. Но уже начались в городе манифестации, подобные ревельским, и матросы, очевидно, не могли удовлетвориться запоздалым ничего не объясняющим и ничего не обещавшим приказом командующего флотом о его присоединении к Временному правительству и одновременно — вот тебе и свобода — о запрещении в городе манифестаций. Казалось бы четыре дня революции в Петрограде и три в Ревеле должны были показать, как опасна для офицеров самоизоляция от команд, как важно было продемонстрировать свою антимонархическую позицию и присоединение к солдатской и матросской массе. И офицеры "Андрея Первозванного", как это, увы, было на всем флоте, вместо спасительного для всех общения с матросами, прятались по каютам и кают-компаниям, выжидая, пока все само собой не "образуется".
Исключение, правда, составляли зимовавшие в Моонзунде "Цесаревич" и "Адмирал Макаров" (см. об этом книгу автора "Цесаревич" — линейный корабль. 1906–1925. СПб., 2000). Но в Гельсингфорсе вместо жизненно необходимой спасительной разрядки напряженности, подробных бесед с матросами о грядущих демократических преобразованиях военная власть по-прежнему рассчитывала на умолчания и запреты.
Время "Ч" пришлось на вечер 3 марта — по окончании всех работ и занятий. В начале 8 часа вечера, как было записано во флагманском историческом журнале 1-й бригады линейных кораблей, — линейный корабль "Павел I" поднял боевой флаг, развернул башни на стоящий рядом с ним "Андрей Первозванный", после чего на "Андрее Первозванном" был также поднят боевой флаг. На обоих кораблях были слышны выстрелы". Вслед за ним подняла боевой флаг и стоявшая рядом с ними "Слава". Следуя движению 2-й бригады линейных кораблей, подняли боевые флаги "Севастополь" и "Полтава". Значит, и там люди посвящены в заговор. В считанные минуты мятежом был охвачен весь флот на рейде. На всех кораблях поднимали боевые (красные) флаги, а с получением темноты включили красные лампы клотиковых сигнальных фонарей.
Лидером восстания всю ночь оставался "Павел I". Устроив на корабле охоту на своих офицеров, матросы, направив пушки на "Андрея Первозванного", отправили на него команду головорезов, а на флагманский корабль 1-й бригады дредноут "Петропавловск" клотиковым фонарем сигналили: "Расправляйтесь с неугодными офицерами, у нас офицеры арестованы". И на дредноутах, поспешно исполняя приказ, также поднимали боевые флаги, также зажигали красные огни и пытались убивать офицеров. Только на "Гангуте" офицеры вместе с командиром каким-то чудом сумели не допустить бесчинств и даже, в противоположность остальным кораблям двух бригад, не были арестованы своими матросами.
На "Андрее Первозванном" мятеж начался немедленно по сигналу с "Павла I". Но здесь, по счастью, путь замысла негодяев преградила твердая воля командира. Им, проявив самые высокие понятия о достоинстве человека и долге, чести офицера, был капитан 1 ранга Георгий Оттович Гадд (1873–1952, Копенгаген). Представитель одной из флотских династий, (его отец Отто Федорович на фрегате "Пересвет" участвовал в "американской экспедиции" русского флота в 1863–1864 гг., брат Александр командовал первый подводными лодками и в 1915 г. черноморским эсминцем "Дерзкий"). Г.О. Гадд прошел большую школу войны и службы. В Тихом океане плавал в 1897–1899 гг. на крейсере "Рюрик", под Порт-Артуром в 1904 г. — на крейсере "Боярин", командовал миноносцем "Сильный", на Балтике в 1913–1914 гг. командовал эсминцем "Сибирский Стрелок", в 1914–1915 гг. — дивизионами миноносцев. Командиром "Андрея Первозванного" был с 29 июня 1915 г. Правда, Г.О. Гадд, так же, как и все офицеры, был обманут внешним спокойствием, с которым команда выслушала (Граф Г. с. 272) утром 1 марта сообщение командующего флотом об отречении императора и переходе власти к Временному правительству.
Он также, видимо, не пытался организовать офицеров для бесед с матросами. Ничем не помог ему начальник бригады контр-адмирал А.К. Небольсин (1865–1917), 3 марта вернувшийся из Петрограда и, значит, хорошо осведомленный о совершимся в столице. Хуже того, узнав в 20 часов о первых признаках волнения в команде на своем флагманском корабле, адмирал заявил командиру: "Справляйтесь сами, а я пошел в штаб". Далеко уйти ему не дали — его остановили открывшейся по нему с корабля стрельбой, а когда он попытался вернуться, то был убит на сходне выстрелами в упор. Заговорщики во всем успели опередить офицеров и командира. В момент, когда он, почуяв неладное, приказал играть сбор, главари успели убить вахтенного начальника лейтенанта Г.А. Бубнова (1889–1917) и тем помешали сыграть сигнал. И команда, следуя плану мятежа, разобрала винтовки.
Все повторялось, как на броненосце "Князь Потемкин-Таврический", и казалось, что оборона, которую по приказу командира офицеры заняли в кормовых отсеках, продержится недолго. Адмиральское помещение пришлось оставить из-за яростной стрельбы через палубные иллюминаторы. Вместе со стрельбой отовсюду, как вспоминал Г.О. Гадд, "слышались дикие крики, ругань и угрозы". Несколькими пулями, пробившими легкие переборки, был убит один из оставшихся с офицерами вестовых (видимо, матрос 1-й статьи Хусаинов — он значился в списке погибших), в грудь и в живот тяжело ранен мичман Тихон Тихонович Воробьев. Время работало не на них — среди команды неминуемо должно было произойти отрезвление. Идти под верную пулю из офицерского револьвера матросы не решались и повели еще более яростный огонь через переборки и тамбуры помещений. Минуты затишья, когда офицеры по приказу командира попытались выйти наверх и обратиться к команде оказались обманчивыми — стрельба возобновилась с новой силой. Но среди мятежников уже произошел раскол — кто-то решил потребовать выхода наверх мичмана Р. Он, по словам командира, "всегда был любимцем команды" и его, видимо, хотели спасти от расстрела. Не исключено, что был и другой замысел — подобно прапорщику Алексееву на "Потемкине", мичман мог сделаться выборным "командиром".
В Гельсингфорсе
