Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
– Сашка, я не могу тебя оставлять в таком состоянии без помощи. На этом кресле тебя вкатят прямо в самолет. Я вызвал службу спасения и объяснил, что ты временно ослепоглухонемела после душевного потрясения. Тебя будут сопровождать и в Атланте на посадку в Филадельфию.
Мышкин еще долго прощался и говорил что-то романтически невразумительное. Саша, как и полагалось слепоглухонемой, молчала и, вцепившись в гитару, заливалась потоками слез. Латиноамериканец терпеливо ждал, когда закончится это безобразие. Наконец, трубадурка отъехала на кресле от своего траблмейкера. Рядом на таких же средствах передвижения непроницаемые служители аэропорта катили столетних старушек. Так в окружении немощных бабулек гастролерка и въехала в лайнер. Перед самым взлетом зазвонил мобильный.
– Сашечка, тебя уже завезли в самолет? Ну, теперь я спокоен. Представляешь, мне пришлось заплатить за парковку всего 35 долларов. Если б я знал, что все так дешево обойдется, я бы сам довез тебя до взлетной полосы. Два твоих пришествия в Калифорнию подарили мне 15 суток на небе. Я никогда этого не забуду!
– Прощай, Мышкин! Не поминай лихом! – ответила слепоглухонемая и отключила телефон.
На соседнем с Сашей месте сидела крупногабаритная девушка в наушниках и отбивала такт огромными ногами. Анчарову трясло то ли от нервного напряжения, то ли от массивного соседства. Ей казалось, что трясет весь самолет. Поэтому через несколько часов гастролерка вышла из воздушного судна в Атланте, едва удерживаясь на ногах. Ее сильно штормило, но надежды на обещанное Мышкиным спасительное кресло не оправдались. Лайнер по американскому обыкновению приземлился позже назначенного времени, и службы спасения недееспособных пассажиров где-то затерялись. Слепоглухонемая внезапно заговорила по-английски, выяснила место посадки на Филадельфию и на своих (покачивающихся) двоих отправилась в искомом направлении. Атлантский аэропорт долго потом снился Саше в повторяющихся кошмарах. Стоит ли упоминать, что в Филадельфию самолет прилетел не по расписанию, а на четыре часа позже? Так, ранним утром выйдя в Лос-Анджелесе из приютившего ее дома, поздней ночью гастролерка обнаружила себя в филадельфийском аэропорту. У нее оставалось еще пять суток на американской земле. За это время Александрине предстояло отпеть последние пять из двадцати пяти концертов.
Из роли слепоглухонемой Саша выбралась с весьма существенными потерями: у нее были абсолютно посажены связки и до неприличия оголены нервы. Тембр голоса не узнавали по телефону даже муж и дочь. На концертах Александрина говорила отнюдь не шаляпинским басом и пела без привычной звонкости, как контуженная канарейка. Чрезвычайную ситуацию спасало декламирование не предназначенных для пения стихов и отрывков из прозы. Публика реагировала на это по-разному. Первые три концерта в Ист-Брунсвике, Балтиморе и Филадельфии прошли в нормальной человеческой обстановке. Люди понимали, что трубадурка – не машина, и после двадцати концертов и неоднократной смены климатических и часовых поясов бунт измученных связок – вполне объяснимое предательство организма. Души и духа представлений это неприятное обстоятельство не затрагивало. Когда в Филадельфии гастролерку передали на поруки ее давнему приятелю Жене Логовинскому, с которым Саша не виделась много лет, он был сначала несколько обескуражен ее излишней возбудимостью, перемежающейся паданьем от усталости в самых неподходящих местах. Но, будучи человеком добродушным, Женька быстро адаптировался и воспринимал энергетические перепады гостьи с дружеским юмором.
– Сашка, пока ты сюда добиралась, мне постоянно звонил Мышкин и требовал для тебя каких-то особых условий. И все время повторял: вы же знаете Сашу! Ну, знаю… Не хрустальная – не разобьешься. Кстати, я тебе звонил раз десять, но ты на мои звонки не реагировала.
– Да я просто отключала мобильник, когда спала, пела в горах или летела в самолете.
– Значит, ты все время спала, пела в горах и летела в самолете.
Неприятности поджидали Сашу в финале гастролей. После предпоследнего концерта в Нью-Джерси ее увез на ночевку некто Удихин, пээмжевавший в прошлой жизни на задворках Украины. Полумертвая трубадурка очень хотела покоя и несколько неадекватно реагировала на доставшую ее агрессивно-невежественную пропаганду эмигрантских вкусов с каэспэшным креном. Взорвалась Анчарова, когда услышала дремучую байку о том, как Розенбаум много лет назад коварно изменил КСП и ушел на эстраду. В общем, в ответной тираде Саша призывала не путать божий дар с яичницей, точнее, Гамлета с омлетом, и поливала тошнотворную аббревиатуру на чем свет стоит. Кончилось тем, что она схватила свой настрадавшийся красный чемодан и решила бежать с ним среди ночи куда глаза глядят. В этот момент позвонил Мышкин узнать, как прошел концерт.
– Только такой траблмейкер как ты мог придумать мне это чудовищное расписание! Куда ты меня поселил?! Я не могу больше слышать разговоры о КСП! Я ненавижу самодеятельность!!!
– Сашечка, я тебя прошу, успокойся! У тебя завтра последний концерт. Ты сорвешь голос, если будешь так кричать.
– Голос?! Да я здесь душу сорвала, не только голос!
Удихин мрачно ретировался в спальню. На следующее утро он, его жена и обессиленная гастролерка вполне мирно позавтракали и отправились в Бруклин. Они даже совершили совместное омовение в Атлантическом океане. На прощание Удихин сказал:
– Простите, если что было не так.
– Да ладно! Спасибо и за «не так»!
Вспыльчивая, но отходчивая Саша думала, что на этом инцидент исперчен. Да не таков был Удихин! Уже в Киеве Анчарова получила от него «большой привет». Но об этом чуть позже.
В общем, заключительный концерт на Брайтон-Бич оказался последней каплей в чаше терпения замученной трубадурки. Насколько ей комфортно было петь в Калифорнии, настолько через силу она это делала для новых брайтонбичей. Через силу, но, как всегда, честно. Местный специфический народ упорно жаждал общаться прямо на концерте. Саша даже вынуждена была одному из самых хамоватых слушателей предложить поменяться с ней местами. После этого предложения публика немедленно согласилась с навязанной ей дистанцией. Оскорбленные выражением «спальные страны», брайтонбичи с пеной у рта доказывали Александрине после концерта, какие они на самом деле неопознанные герои.
– А в чем, собственно, героизм? – никак не могла въехать гастролерка.
Внятного ответа она так и не услышала от тех, кто всегда молчал в тряпочку в Союзе и отправился пээмжевать в спальные страны не ради свободы, а ради колбасы. Саша успокаивала себя тем, что за 25 концертов она навидалась и наслушалась всякого-разного и убедилась, что эмигрант эмигранту рознь и что соотношение достойных и пакостных людей в любой точке земного шара приблизительно одинаково. Но осадок остался…
Улетая из Нью-Йорка домой, Анчарова думала, что все ее передряги позади. Как бы не так! Самолет на пересадку в Париже опоздал. Всем пассажирам, желавшим добраться до Киева, были предложены билеты на рейс, отправляющийся почти через сутки. Саша хотела высказать обслуге аэропорта все, что накипело, но, к счастью, не знала матерного французского. Тогда она позвонила дочери в Киев, доложила ей обстановочку и передала мобильник дяде, выписывавшему билет. Стася, год назад закончившая Сорбонну, что-то ему наговорила, после чего перепуганный вусмерть француз быстро поменял билет на ближайший рейс не только Саше, но и стоящим рядом с ней молодым людям.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
