– О нет, сооружение было облицовано огромными бронзовыми листами и ослепительно сияло под солнцем. Сверкающий бог был виден на многие лиги вокруг, а голову его украшал лучистый венец.
– Увы, и весьма быстро. Уже через полвека сильное землетрясение разрушило Родос и повалило чудовище на землю. Самым уязвимым местом статуи оказались колени. Тысячу лет лежал расколотый колосс у Родоса, пока пять сотен лет назад нуждавшийся в деньгах наместник не продал его одному купцу. Купец, чтобы отвезти разрушенную статую на переплавку, разрезал его на части и нагрузил бронзой 900 верблюдов.
– Поучительная в чем-то история. Однако я вижу, визирь, что рассказ тебя утомил. Прервемся же до того дня, когда вернется из похода Галям-эфенди и мы узнаем, что за чудеса видел он. Должно быть, недурно развлечемся.
О, это были слова того Гарун-аль-Рашида, который на потеху подставил вместо себя невежественного дурачка. Должно быть, выздоровление было не за горами. Может, оно уже и началось, ибо лишь человек, не знающий, что такое боль, может получать удовольствие, доставляя боль другому.
Свиток двадцать восьмой
Как и предсказывал Абу-Аллам, ровно через дюжину дней на площадь перед дворцом ступил отряд мамлюков. Лошади были в мыле, одежда воинов и их лица, замотанные тончайшими шелковыми платками, были запылены. К седлу каждой из десятка лошадей был приторочен объемистый и явно не пустой мешок. Предводительствовал в отряде первый военный советник. Он был одет точно так же, как мамлюки, и лицо его, запыленное, тоже было замотано шелковым платком. Он и отличался-то от своих спутников лишь размерами чрева и горделивой осанкой.
– Должно быть, сидя подобным образом на лошади, он мог бы проехать дюжину… Быть может, две дюжины шагов.
– Увы, повелитель, – отвечал визирь. Он стоял у окна, в полушаге сзади халифа, и видел всю картину преотлично. – Твой советник в последний раз сидел на лошади, полагаю, еще до твоего рождения. Как прятать лицо, чтобы и в самом деле уберечь его от свирепых песков, он и вовсе не помнит. А мешки-то какие… Должно быть, в них кусочки, отколотые от каждого чуда острым кинжалом.
– О да, мудрый визирь… Или срублено самое высокое дерево висячих садов. Как подарок от правителя Навуходоносора правителю Гаруну.
– Быть может, и так, о повелитель.
– Распорядись устроить мамлюков на отдых. А этого пса пусть препроводят к нам в Малый зал немедля. Да не забудь, что мы привыкли слушать ложь придворных лизоблюдов только в твоей компании.
– Повинуюсь, мой властелин!
Шаркая, как столетний старик, Гарун-аль-Рашид отправился в Малый зал. Те десятки шагов, что отделяли его от зала и трона, были мучительно тяжки. Однако по мере приближения к цели спина правителя выпрямлялась, шаг твердел, а улыбка все менее напоминала человеческую, превращаясь в подлинный дворцовый оскал.
«О, как жаль, что на его позоре не смогут присутствовать все, того заслуживающие!»
«Могут, мой принц. – Любящий шепот Ананке (о, теперь Гарун не сомневался, что это именно она) вновь послышался в разуме халифа. – Твои царедворцы узнают обо всем, да со всеми подробностями. Тебе для этого нужна лишь самая малость: повелеть стражникам у главных дверей нести свой дозор особо ревностно, не подпуская никого не только в покои халифа, но даже в Белый дворец и церемониальные покои…»
Теплая волна окатила Гаруна. Теперь он не просто знал или чувствовал, теперь он был уверен, что Ананке, его судьба, все время с ним. Она его не оставит. Во всяком случае, до тех пор, пока он, халиф, будет в ней нуждаться.
«Это так, мой принц, – Гарун готов был поклясться, что видит, как она кивнула и от этого качнулись черные локоны девушки. – Я говорила тебе и могу повторить еще раз. Я не покину тебя до тех пор, пока не пойму, что моя помощь более не нужна. Но говорить с тобой буду все реже, ибо чувствую, что силы твои прибывают. А сильному не нужна излишняя поддержка – она унижает гордость и убивает уверенность. А теперь сделай мудрые распоряжения при входе в зал. И отвлекись от суетных мыслей и угасшей боли. Пусть даже и ненадолго».
Чувствуя за спиной незримую ее поддержку, халиф ускорил шаг. На устах его играла коварнейшая из ухмылок. Вот уже отданы распоряжения, и за спиной закрылись ворота из драгоценного платана, отделанные золотыми арабесками… По мраморным плитам пола уже пройдены три дюжины шагов до помоста, и перед глазами распахнулся весь Малый зал…
– Входи же, наш советник и суровый воин!
Гаруну не пришлось даже повышать голос – приказание разнеслось по всем закоулкам. Чеканя шаг, как на параде, в зал вошел запыленный, но мужественный герой. Так, во всяком случае, мечталось Галяму-эфенди. Халиф же увидел перед собой толстяка, который не то что путешествовать верхом, сидеть на лошади разучился. Рабы-нубийцы втащили полосатые мешки и поставили их в десятке шагов от тронного возвышения.
– Рассказывай же о своих поисках и находках, почтеннейший! Да не теряй времени – нам еще захочется посмотреть на доказательства, кои ты решился представить нашему взору. Мы мечтаем диковины, тобою привезенные, спрятать в новой сокровищнице, дабы дети наши и дети детей наших знали, что древнее искусство столь же живо, сколь правдивы и древние рукописи.
«Ты выздоравливаешь, халиф, – подумал Абу-Аллам, невидимкой проскальзывая в зал. О нет, он был вовсе не бесплотен, просто за тронным возвышением была маленькая, чрезвычайно легкая дверь, которая позволяла войти в церемониальные апартаменты незамеченным. Путь же по тайным коридорам, обитым валяной шерстью, делал шаги шествующего еще и бесплотно-легкими, лишая их даже слабого намека на звук. – Клянусь, вскоре ты перестанешь нуждаться не только в советах, но и в советниках. И да пребудет с тобой во всякий день твоей жизни благодать Аллаха всесильного!»
– О великий халиф, солнце нашей прекрасной страны и его вдохновенное сердце! – начал привычно советник, но осекся под недвусмысленно суровым взглядом Гарун-аль-Рашида. – Ну, в общем… Мы отправились в поход, ведомые твоим мудрым приказом… Как известно каждому в этом прекрасном мире, чудес, кои ты пожелал бы назвать своими, всего семь. И первое чудо из них – статуя, именуемая Родосом, украшающая остров Колосс. Мы отправились туда верхом, ибо между островами эллинскими уже сотню лет действуют паромные переправы и натянуты висячие мосты, столь широкие, что пара лошадей со всадниками может идти рядом.
– Натянуты висячие мосты… Воистину, сие само по себе уже есть чудо.
– О да, мой государь. Это так. Но все же чудо не столь удивительное, как поименованный Родос. Высотою он в пять сотен локтей, изготовлен из белейшего мрамора и высится над водами, указывая путь судам и суденышкам, ибо на верхней площадке каждую ночь суровые сарацины разводят огромный костер. Чтобы огонь был виден лучше, костер со всех сторон окружают огромные зеркала из слюды. Множество любопытствующих стекается на указанный остров Колосс, дабы полюбоваться церемонией зажжения вечернего огня. Среди них немало художников. И пусть сие не пристало правоверному, я решился купить одну из картин, созданную рукой неверного, на которой поименованный выше Родос изображен.
