— Если бы, Захарыч, все случилось лет на пять-семь раньше, а мы бы с тобой были лет на десять постарше, был бы смысл попытаться, а сейчас я просто боюсь не успеть. Да я просто уверен, что уже не успеть. Мы ничего существенного не сможем предложить стране еще года три-четыре-пять, а потом станет поздно. Если войти в дело с недостаточными ресурсами — мы истратим ресурсы и не добьемся результата. Когда мы сидели в самолетах, нам с тобой зачитывали инструкцию по спасению в случае аварийной ситуации. Помнишь, что дыхательные маски следует надевать сначала на себя, а потом на детей — чтобы не упустить время, когда еще можно принять верное решение? А Союз соберется снова, если будет вокруг чего собираться — никто не хочет жить плохо и все хотят хорошо.
— Это точно, — усмехнулся Майцев, а я вдруг вспомнил еще кое-что.
— Но нужно будет обязательно, обязательно-обязательно, как-то хитро подставить одну рыжую ленинградскую сволочь, иначе он такого намутит, что все наши потуги будут бессмысленны.
— Кого это? — заинтересовался Захар.
— Да будет такой деятель от рыночной экономики, гениальный разрушитель всего и вся и очень посредственный созидатель чего-то путнего. Такого во власть пускать нельзя. А лезть он будет нагло и мощно. Поживем-увидим.
На этом и закончился наш программный разговор, после которого мы целый год к этой теме не возвращались, потому что были заняты по самое горло.
Пока мы занимались валютными спекуляциями, в Кентукки незаметно ворвалась весна, и Сэм потащился обрабатывать свои оттаявшие поля. Впряглись и мы — не смотреть же, как он корячится в грязи. Нам тоже показалось интересным это занятие. Тем более что разница с трудом наших колхозников, на которых мы успели достаточно насмотреться, бывая «на картошке» каждую осень, была разительной. Нам почти не приходилось скакать по грядкам на своих двоих, утопая в грязи — практически все делалось с использованием малой механизации: карликовые трактора, плуги, сеялки — все было в хозяйстве у американского коммуниста.
Но все равно площади для обработки силами трех человек были огромными; к вечеру мы уставали так, что даже Сэм не предлагал своего традиционного «пивка на ночь». Едва успевали созвониться с Чарли, выяснить текущую ситуацию, и валились спать без мыслей о будущем.
В день космонавтики, который здесь тоже, разумеется, не отмечали, Чарли по моему требованию вывел деньги. После всех подсчетов, расчетов за его виртуальные офисы, агентские вознаграждения и прочие услуги в сухом остатке вышло чуть меньше двухсот тысяч — деньги невеликие, но двести процентов за три месяца — результат для начинающего трейдера не рядовой. И теперь появилась возможность размещать большие средства. Не только те, что нам уже удалось заработать.
Чарли, приехав в субботу двадцать седьмого, сообщил нам, старательно подмигивая, что его европейский партнер получил кредит от Международного инвестиционного банка в размере шести миллионов долларов и теперь просит добавить эти средства в наш портфель.
Название банка мне ни о чем не сказало: сейчас всех этих «международных инвестиционных» столько развелось, что куда ни плюнь — всюду попадешь в «международного инвестора». Я переспросил его, правильно ли я понял, что источник денег тот же самый, что и в первый раз?
— Сардж, ну как ты мог подумать, что я стану работать на кого-то еще? — обиделся Рассел. — Мало того что вкалываешь как проклятый, еще и не доверяет никто!
— Чарли, прости меня, глупого мальчишку, — попросил я. — Нервы, сам понимаешь.
— Таблеток попей, — посоветовал он.
И еще Рассел сказал, что вложил в предприятие свои пятнадцать тысяч и даже на том, что разместил свои деньги гораздо позже, сумел заработать почти сто процентов прибыли. У нас с Захаром тоже еще оставалось около полутора тысяч, да на днях мы получили почтовый перевод от неведомой тети Сары Берштейн из Ванкувера в три тысячи — и мы решили, что небольшие карманные деньги нам не повредят. Эта мелочь исчезла в бездонном кошельке Чарли, чтобы всплыть на какой-нибудь бирже в ближайшем будущем.
— Ну, парни, с вашей помощью закрутим историю — вздрогнет Америка! — Наш «технический консультант» был доволен до невозможности. — Что-то еще нужно?
— Да, Чарли, — вспомнил Захар наш разговор. — Сверху распорядились прикупить маленькую фирмочку где-нибудь в Кремниевой долине. Нужен коллектив программистов из трех-четырех человек, умеющих держать язык за зубами.
— Ок, парни, это вообще не проблема, только нужно зачем ехать в такую даль? Сейчас и в Луисвилле этого добра — как грязи. Ничем не хуже педиков из Сан-Франциско.
— Почему это педиков?
— Фриско — мировая столица педерастии, — выдал веселую рекомендацию Чарли. — Им там как медом намазано — со всей страны переселяются. Так что если вдруг почувствуете в себе что-то такое, позывы сменить полностью стиль жизни, — он похабно улыбнулся, — то лучше Фриско места не сыскать.
Захар сделал круглые глаза — для нас все эти вольности были странны. В Союзе за подобное запросто сажали в тюрьму.
— Не, нам педиков не надо, — отказался Майцев. — Пусть будут местные программисты из Кентукки.
— Ок, Зак, как скажешь, — подмигнул Рассел.
— Есть еще одно дело, Чарли, — вспомнил и я наш недавний с Захаром разговор. — Нужны несколько человек, из которых мы станем делать гениев инвестирования.
Я вкратце объяснил ему, зачем нам нужны эти люди и какие бонусы ждут подходящих парней.
— Только чтобы никто не мог связать этих людей вместе — нужно чтобы они все были разные, из разных мест, с разным образованием и начальным социальным статусом. И сами они друг о друге знать не должны. Пойдут и цветные и педики. Хотя, конечно, лучше обойтись без последних. Важна абсолютная преданность и умение держать язык за зубами.
— Интересные задачи придумывают наши благодетели, — задумчиво бросил Чарли Рассел. — Этого быстро не сделать.
— Это очень хорошо, по времени они тоже не должны появиться одномоментно — за пять лет наберешь, и будет славно.
— Ок, Сардж, так и сделаем. Не очень понимаю, зачем это, но если нужно, значит нужно.
Он опять умчался на пару недель делать из большой суммы много маленьких, а мы как раз успели закончить свои сельскохозяйственные работы к сороковой годовщине 9 мая.
Но американцы отмечали праздник восьмого. Здесь эта дата называлась «День победы в Европе» и состояла из неорганизованных встреч ветеранов, скудно освещаемых местным телевидением.
Сэм собрал нас перед телевизором и призвал помянуть «двоюродного брата папаши», сгинувшего где-то без вести в сорок четвертом под Монте-Косино.
Мы слушали по телевизору откровения какого-то исторического обозревателя и потихоньку наливались негодованием и злобой. По ходу рассказа выяснилось, что, оказывается, это Америка внесла самое большое участие в разгром «стран оси Берлин — Рим — Токио».
