Я привстал с кресла.
— Если так, — подхватил отец, — девочке по-прежнему грозитопасность. Ты это имеешь в виду? — Да. И будет грозить до тех пор, покаДжозефину не отправят в Швейцарию.
Я задумался.
— Едва ли.
— Значит, вероятно, она еще не уехала, — сухо сказал отец. —Но пожалуй, ты прав: девочке действительно грозит опасность. Тебе лучшеотправиться в Суинли-Дин немедленно.
— Юстас? — в отчаянии спросил я. — Клеменси?
— По-моему, — мягко заговорил отец, — все факты указывают насовершенно определенное лицо… Странно, что ты не видишь этого сам… Я…
— Извините, мистер Чарлз, вас к телефону. Мисс Леонидис изСуинли-Дин. Что-то срочное.
Это казалось ужасным повторением уже происходившей ранеесцены. Неужели Джозефина опять пала жертвой преступника? И на этот раз злодейне совершил ошибки?..
— София? Я слушаю.
— Чарлз, ничего не кончилось. Убийца по-прежнему среди нас.
— О чем ты? Что случилось? Джозефина?..
— Не Джозефина. Нэнни.
— Да. Это какао… Джозефина отказалась от своего какао иоставила чашку на столе в холле. Нэнни было жалко выливать его — и она выпилакакао сама.
— Бедная Нэнни. Ей очень плохо?
— О, Чарлз! Она умерла.
Глава 24
Кошмарные события вновь захлестнули нас.
Именно так я расценивал ситуацию, когда мы с Тавенеромвыезжали из Лондона. Это было как бы повторением нашей предыдущей поездки.Время от времени с губ Тавенера срывались проклятия. Что касается меня, то ятщетно пытался сосредоточиться и глупо твердил:
— Так все-таки это не Бренда с Лоренсом. Не Бренда сЛоренсом…
Был ли я до конца уверен, что это сделали они? Их виновностьбыла бы большим облегчением. Как радостно было избавиться от необходимостидумать о других, более зловещих возможностях…
Они полюбили друг друга. Утешались надеждой, что осталосьнедолго ждать, когда старый супруг Бренды отойдет в мир иной… однако даже ясомневался в том, что они на самом деле желали его смерти. Мне почему-токазалось, что безнадежность несчастной любви и подавляемые желания устраивалиих ничуть не меньше, а, может быть, даже и больше, чем повседневная супружескаяжизнь. Бренда не производила впечатления страстной натуры. Она была слишкоманемична, бездеятельна. Ей хотелось романтики. И, мне думалось, Лоренс тожепринадлежал к числу людей, которым больше удовольствия доставляют разочарованияи смутные мечты о будущем, чем конкретное удовлетворение плотских желаний.
Они попались в капкан и, охваченные ужасом, даже непопытались из него выбраться. Лоренс совершил немыслимую глупость, не уничтоживписьма Бренды. Правда, Бренда, по-видимому, уничтожила его письма, потому чтоих не нашли. И уж наверняка это не Лоренс пристраивал кусок мрамора на верхнейпланке двери в кладовке. Все это сделал некто другой, и с лица его еще несорвана маска.
Мы подъехали к парадному входу. В холле находился незнакомыймне человек в гражданской одежде. Он поздоровался с Тавенером, и Тавенер отвелего в сторону.
Я обратил внимание на багаж, сложенный в холле. Вещи былиснабжены наклейками с адресом и готовы к отправке. Пока я рассматривал багаж,по лестнице спустилась Клеменси и вошла в холл через распахнутую дверь. На нейбыли то же самое красное платье с накинутым поверх него пальто из твида икрасная фетровая шляпка.
— Вы успели как раз вовремя, чтобы попрощаться, Чарльз, —сказала она.
— Вы уезжаете?
— Сегодня вечером мы уезжаем в Лондон. Наш самолет вылетаетзавтра рано утром.
Она была спокойна и улыбалась, но во взгляде мне почудиласьнастороженность.
— Вам, наверное, нельзя сейчас уезжать?
— Это еще почему? — резко спросила она.
— Но ведь еще одна смерть…
— Смерть нянюшки не имеет к нам никакого отношения.
— Возможно. Но все равно…
— Почему вы сказали «возможно»? Это действительно не имеет кнам никакого отношения. Мы с Роджером были наверху, заканчивали упаковкубагажа. И мы не спускались вниз ни разу, пока это какао стояло на столе вхолле.
— Чем вы можете это доказать?
— Могу подтвердить это в отношении Роджера, а Роджер можетподтвердить то же самое в отношении меня.
— И, кроме этого, у вас нет никакого подтверждения вашегоалиби? Не забудьте, что вы являетесь мужем и женой.
— Вы просто невыносимы, Чарльз! — в гневе воскликнула она. —Мы с Роджером уезжаем…. чтобы начать независимую жизнь. Зачем, черт побери, наммогло бы понадобиться отравлять славную глупую старуху, которая никогда непричинила нам никакого зла?
— Возможно, вы намеревались отравить не ее.
— Еще менее вероятно, чтобы мы захотели отравить ребенка.
— Это во многом зависит от того, что это за ребенок, не такли?
— Что вы хотите этим сказать?
— Джозефина ведь не совсем обычный ребенок. Она многое знаетоб окружающих. Она…
Я остановился на полуслове. Из двери, ведущей в гостиную,появилась Джозефина. Как всегда, она ела яблоко, и над его розовым округлымбочком ее глазенки сверкали каким-то омерзительным удовольствием.
— А нянюшку отравили, — сообщила она. — Совсем так же, как идеда.
Правда, ведь все ужасно интересно?
— Это тебя ничуть не расстроило? — сурово спросил я. — Тыведь ее любила?
— Не особенно. Она вечно бранила меня то за одно, то задругое.
Всегда суетилась.
— Ты хоть кого-нибудь любишь, Джозефина? — спросилаКлеменси.
Джозефина перевела на нее тяжелый неприятный взгляд.
— Люблю тетю Эдит, — заявила она. — Очень люблю. Могла былюбить Юстаса, только он по-свински ко мне относится, и ему совсем не интересноузнать, кто все это сделал.
