приступили к интервью. Номер у меня был крохотный, с одним-единственным стулом, на котором сидел Брайтвизер. Я же устроился на полке для чемоданов. Столик стоял между нами.
Во время интервью я предпочитаю сохранять зрительный контакт, пока мой цифровой диктофон фиксирует разговор, но я при этом все же делаю заметки в блокноте, записываю невербальные реакции, например жесты и выражение лица. Посередине серии вопросов о том, как Брайтвизеру удавалось так ловко воровать в присутствии других людей – этого искусства я так и не мог постичь, – он прервал разговор и спросил:
– А что, вы ничего не заметили?
– Заметил что? – удивился я.
– Того, что я только что сделал.
– Нет, – ответил я. – А что вы сделали?
– Поглядите вокруг, – предложил он.
Все вроде бы было на своих местах в этом тесном гостиничном номере.
– Простите, – произнес я в итоге. – Я ничего не замечаю.
Брайтвизер поднялся со стула, развернулся и задрал рубашку с воротничком на пуговках. У него за спиной, до половины засунутый в брюки под ремень, обнаружился мой ноутбук. Он схватил его в то короткое мгновение, когда я опустил взгляд, чтобы записать в блокноте пару слов, и я просто не заметил его отсутствия. Зато теперь я имел возможность оценить его воровские способности лично.
В целом, за три сеанса, каждый из которых длился несколько дней, мы с Брайтвизером провели вместе около сорока часов, включая интервью в формате беседы, совместные посещения музеев и церквей, откуда он когда-то крал, несколько длительных прогулок и пару поездок. Кроме того, я присутствовал на его последнем суде: в 2023 году слушалось дело о продаже украденных предметов – спустя одиннадцать лет после моего первого письма к нему. Я также составил ему компанию в марте 2018 года во время поездки в Дом-музей Рубенса в Бельгии, более пятисот миль туда и обратно, где он снова увидел «Адама и Еву» спустя двадцать один год, то самое путешествие, бензин для которого оплатила его мать. Я был с Брайтвизером, когда он украл музейный буклет в сувенирной лавке Дома Рубенса.
Во время той поездки, по пути в Бельгию, мы остановились в зоне отдыха у скоростной трассы, чтобы зайти в туалет. При входе в мужскую уборную стоял турникет, вход стоил семьдесят центов, меньше доллара, но требовалась точная сумма. Зона отдыха была полна народа, люди входили и выходили. Я покопался в кармане, чтобы понять, есть ли у меня нужные монеты, тогда как Брайтвизер, улучив удачный момент, ловко поднырнул под турникет выверенным движением и оказался по другую сторону, быстрый как молния. Никто, кроме меня, похоже, ничего не заметил.
Брайтвизер поглядел на меня и повертел головой из стороны в сторону, вдохновляя последовать за ним под турникетом. Мне хотелось, однако я решил, что непременно застряну, или выставлю себя на посмешище, или каким-нибудь позорным образом попадусь при попытке бесплатно проникнуть в уборную. У меня попросту не хватило духу попробовать, и я с трудом представлял себе, как можно проделать подобное в музее, где ставки неизмеримо выше. Нужных монет у меня все равно не нашлось, и я отправился к кассиру в закусочной, чтобы разменять деньги, тогда как Брайтвизер уже благополучно пользовался уборной.
Несмотря на несколько предпринятых попыток, мне ни разу не выпало шанса поговорить с Мирей Штенгель, матерью Брайтвизера, хотя Брайтвизер сказал, что как раз молчаливое одобрение его матери – единственная причина, по какой он согласился на встречу со мной. Штенгель прочла французский перевод одной из моих предыдущих книг. «Ей понравилось, – сообщил мне Брайтвизер. – Она с большим подозрением относится к журналистам, однако вы произвели хорошее впечатление». Штенгель сказала сыну, что не возражает против его разговоров со мной.
Анна-Катрин Кляйнклаус тоже не стала со мной разговаривать и даже не ответила ни на одно из трех писем, которые я посылал ей. Несколько человек, знакомых с нею, все же согласились дать интервью. Ее адвокат, Эрик Браун, откровенно болтал со мной несколько часов и заявил, даже не совсем в шутку, что, раз я был вместе с Брайтвизером, когда он украл буклет в Доме Рубенса, я соучастник преступления и мне можно предъявить обвинение.
Адвокат Штенгель, Рафаэль Фрешар, побеседовал со мной охотно, а во время журналистской командировки, когда я проезжал через Швейцарию, повторяя часть маршрута воровского марафона Брайтвизера и Анны-Катрин, я провел день с Жаном-Клодом Морисо, адвокатом Брайтвизера на суде в Швейцарии. Морисо позволил мне взять на время несколько коробок с подробно расписанными материалами дела.
Роланд Мейер и Александр фон дер Мюлль, швейцарские полицейские, добившиеся от Брайтвизера всех его признаний, оба дали мне по подробному интервью. Фон дер Мюлль еще и показал записи с камер слежения из Музея Алексиса Фореля, где Брайтвизер открутил тридцать шурупов, чтобы украсть сервировочное блюдо, пока Анна-Катрин стояла на страже.
Винсент Нос, французский журналист, занимающийся искусством, который написал в 2005 году книгу о Брайтвизере, «La collection égoïst», «Коллекция эгоиста», говорил со мной несколько раз и щедро делился собранными им материалами. Я также побеседовал с Ивом де Шазурном, «литературным негром», составившим «Confessions d’un voleur d’art», «Исповедь музейного вора», и живо описал, каково это было, провести целых десять дней, выслушивая байки Брайтвизера. Редактор книжки Брайтвизера, Анна Каррьер, тоже перемолвилась со мной парой слов.
Швейцарский режиссер Даниель Швейцер, попытавшийся сделать документальный фильм об этой истории (Брайтвизер задушил его проект на корню – у него было законное право вето), бескорыстно переслал мне свою работу. В фильм Швейцера вошли и домашние видеосъемки Брайтвизера и Анны-Катрин. Бывший друг Брайтвизера, багетный мастер Кристиан Михлер, беседовал со мной чистосердечно и весьма долго, умудрившись за один разговор упомянуть Эйнштейна, Моцарта, Наполеона, Гёте, Вагнера и Виктора Гюго.
Профессиональный переводчик Лоранс Бри помог мне сориентироваться во французской и швейцарской системах правосудия и перевел все расшифровки речей Брайтвизера в суде, а равно и многочисленные полицейские допросы, и большинство интервью, записанных мною на диктофон. Брайтвизер выдал мне подписанное законное разрешение, чтобы я мог изучить многословный отчет швейцарского психотерапевта Мишеля Шмидта.
Эрин Томпсон, преподавательница отделения изящных искусств и музыки в Колледже уголовного права имени Джона Джея в Нью-Йорке, говорила со мной о силе эстетических реакций и интенсивности переживаний, которые иногда сопровождают прикосновение к произведению искусства. Натали Качиник, преподавательница психологии в Бруклинском колледже, сформулировала гипотезу о складе ума и мотивах музейных воров в целом и Брайтвизера в частности. Джулиан Рэдклифф, директор базирующегося в Лондоне Реестра утраченных произведений искусства, ответил на подробные вопросы о методах возвращения украденных культурных ценностей. Чтобы
