осознавала, что Винсент был нежен со мной ранее.
Но не сейчас.
Потому что нет ничего нежного в том, как он царапает зубами мою нижнюю губу или прижимает большой палец к челюсти, побуждая раскрыться шире. Внизу наш поцелуй был полон облегчения, восторга и нежной тоски. Я думала, это снимет напряжение. Но все, что мы сделали, это сломали печать и теперь, когда язык Винсента проникает в мой рот, это похоже на галлон бензина, брошенный прямо в костер.
Бум.
Мои руки взлетают вверх, чтобы обхватить широкие плечи Винсента, костяшки пальцев побелели, когда ногти впиваются в гладкую ткань пиджака. Его руки скользят под мой кардиган спереди и ненадолго обхватывают бедра. Такое ощущение, что мы на танцах в средней школе.
Я хихикаю. А потом он проводит ладонями вниз по изгибу задницы и сжимает меня через джинсы так крепко, что хихиканье переходит в стон, затрудняющий дыхание.
Возникает странное чувство, что Винсент думает о том, чтобы прижать меня к этой книжной полке, как сделал в ту ночь, когда мы впервые встретились. Я бы позволила ему. Определенно позволила бы. Я бы ничего так не хотела, как позволить бедрам раздвинуться, обхватить пятками его ноги сзади и заставить прижаться ко мне там, где болит сильнее всего. Но, похоже, у Винсента другие планы — планы, которые включают в себя то, что его руки скользят вверх под подол моей рубашки и прокладывают дорожку от ложбинки на спине к животу, а затем вверх по чувствительной к щекотке грудной клетке.
Теплое, грубоватое прикосновение к обнаженной коже вызывает трепет, мурашки по коже и прерывистое дыхание.
А затем кончики его пальцев касаются косточек лифчика, и я никогда в жизни так сильно не ненавидела этот предмет одежды. Хочу, чтобы этот долбанный лифчик исчез. Сгорел. Пропал. Прочь с дороги, так чтобы ничто не помешало Винсенту делать все, что он пожелает.
Всю неделю меня преследовал тот факт, что он не прикоснулся к моим сиськам в свой день рождения. Я увидела голод в его глазах, когда тот провел пальцем по вырезу одолженного боди. Я услышала дрожь в голосе, когда он похвалил мои сиськи, наполовину дразня, наполовину серьезно. Но Винсент слишком беспокоился о том, чтобы сделать все остальное правильно — разобраться с застежками на боди, убедиться, что мне удобно и ноги расслаблены, спросить, должен ли он растянуть меня одним пальцем или двумя, и бедной груди достался короткий конец палки.
Я выгибаюсь навстречу, слепо надеясь, что он поймет намек и не отступит, чтобы сделать какой-нибудь остроумный комментарий о жадности, потому что мы давно это прошли. Я в гребаном отчаянии.
Но он отступает.
Только вместо того, чтобы мучить, он оглядывает меня с ног до головы, как будто пытается запечатлеть открывшийся вид в памяти. Это слишком. Как прямой солнечный свет в глаза или музыка в наушниках, когда я забываю, что включила громкость на полную.
— Что? — застенчиво требую я.
Винсент сильно прижимается к моим ребрам.
— Я все еще так зол, — шепчет он, наклоняясь, чтобы поймать мои губы своими. — Не могу, черт возьми, поверить, что ты думала, будто я не хочу тебя.
Я запускаю пальцы в его волосы и притягиваю ближе, пытаясь поцеловать достаточно крепко, чтобы он понял, как мне жаль. Чтобы знал, что больше никогда не буду сомневаться. Я крепко обхватываю его руками за шею и отталкиваюсь от книжной полки позади себя, прижимаясь к нему так, что наши колени соприкасаются, а сиськи прижимаются к его твердой груди.
Винсент на мгновение напрягается от прикосновения, а затем — с низким, первобытным урчанием, где-то в глубине груди — опускает руки обратно на мою задницу и вдавливается бедрами.
О боже, он твердый.
Я на самом деле хнычу ему в рот.
Это, должно быть, пугает Винсента так же сильно, как и меня, потому что он отстраняется.
— Извини, — говорит он. Затем смеется тем задыхающимся, самоуничижительным смехом и наклоняет бедра в сторону тени, как будто мог бы спрятать палатку, которую разбил в своих джинсах. — Я увлекся. Мне слишком нравится целовать тебя. Мы можем притормозить. Просто дай секунду.
Не могу поверить, что он извиняется за возникшую эрекцию.
Я так по многому скучала в Винсенте — так много пришлось оплакивать, когда я думала, что никогда больше его не увижу, что как бы забыла, насколько близка была к тому, чтобы дотронуться до его члена во время вечеринки по случаю дня рождения. Думаю, мне все еще горько из-за этого, потому что первая мысль такова: я собираюсь помочь Винсенту совершить преднамеренное убийство.
Вторая мысль такова: я не упущу эту возможность дважды.
Несмотря на то, что Винсент только что галантно предложил нажать на тормоза, я решаю снизить скорость, протягивая руку между нами и обхватывая ладонью его твердую длину сквозь натянутую джинсовую ткань.
Глаза Винсента вспыхивают, и у него перехватывает дыхание.
— Я подумал о том, чего еще хочу, — хрипит он.
Боже, я надеюсь, мы думаем об одном и том же.
— Скажи.
Слова звучат так, словно я какая-нибудь кинозвезда 1950-х, которая сделала перерыв в сотой сигарете за день, чтобы вынудить своего возлюбленного признаться его чувства. На щеках Винсента проступают розовые пятна. Он моргает, как будто выходит из оцепенения и бросает взгляд вверх и вниз по проходу, проверяя, все ли чисто. Но даже подтверждение того, что мы здесь одни, не мешает ему прикусывать припухшую от поцелуя нижнюю губу.
— Я чувствую, что не должен этого говорить.
— О, да ладно. Не дразни меня.
— Забудь об этом, Кендалл, — говорит он со стоном, наклоняясь вперед и зарываясь лицом в мою шею, как будто хочет спрятаться. — Пожалуйста, забудь. Я просто хочу поцеловать тебя. Поцелуев более чем достаточно.
Он снова пытается поймать мой рот.
Я хватаю его за воротник куртки и наматываю на кулак.
— Винсент. Чего ты хочешь?
— Тебя. На коленях.
Это признание, произнесенное срывающимся голосом человека, борющегося за свою жизнь, посылает волну жара прямо между ног.
Делать парню минет всегда казалось чем-то таким, чему в конце концов придется научиться, например, что я в итоге пойду в DMV, чтобы получить водительские права, или в итоге отнесу грязную одежду в химчистку, или что мне придется платить федеральные налоги и налоги штата.
Обрядом посвящения. Рутинной работой.
Чем-то, что взрослые делали просто потому, что должны были. Но я бы солгала, если бы сказала, что не думала об этом с тех пор, как встретила Винсента. Не о налогах… Мне было интересно,
