моей жизни рядом с Джесси улучшилось, я в тюрьме. И ни на минуту не забываю об этом. Если даже меня освободят на 2 часа раньше, чем это указано в документах, то мой ответ: «Да, давайте уже освобождайте».
28
У меня появились две новые подруги. Одну зовут Кэнди, но в тюрьме она известна как тетя Маргарет. Ей за 50, она одна из самых пожилых в нашей секции. Следуя заветам Хэты, пожилые – самые спокойные и мирные. Даже мисс Ли выделялась на фоне кричащих неандерталок, коих было великое множество в том блоке.
У тети Маргарет очередная трагическая судьба. Когда в Варсе престарелая лесбиянка с грустной улыбкой рассказывала мне разные тюремные истории и предыстории, я поверила не всему. А теперь понимаю: бывает и страшнее. У тети Маргарет умерли все дети, но матерью она быть не перестала. Видимо, есть такие женщины, в которых материнский инстинкт не иссякает. Она любит порой меня погладить по голове, очень тепло и по-матерински. В тюрьме учишься различать прикосновения. И в них есть свои намеки. Полутона. Коннотация. И мне было просто приятно с ней. И вновь в сердце всеми красками цвели надежда и вера в человека. Ведь если при всех самых поганых обстоятельствах, которые может подкинуть жизнь, в тебе сохраняются Вера, Надежда и Любовь, то человек воистину способен на многое.
Вторую подругу зовут Санни. Она живет в соседней камере. Все ее подруги живут на втором этаже – там же, где живет Бэбо. Санни рассказывает, что же происходит на другом этаже. Ввиду карантина мы никогда не пересекаемся с жителями второго этажа. В отличие от своих подруг, она не наркоманка или драгдилерша. Насколько я понимаю. Но я не лезу в эти дела. Подальше от этой дряни. Главное – человек. Санни сильно отличается от всех этих прихвостней и подруг Бэбо. Когда мы находимся в камерах, то общаемся через вентиляцию. Слышимость просто замечательная. Как в хрущевках с тонкими стенами, даже лучше. У нее на все есть собственное мнение, которое она не боится высказывать, даже если оно идет в противовес всей компании. Кстати, она мне и сообщила, что Бэбо перевелась в другую секцию. И у меня словно камень с души упал. Санни, тетя Маргарет и Джесси – три моих краеугольных камня в данный момент, которые помогают мне бороться с унынием и разочарованием от американской полицейской, судебной и тюремной систем.
Если это трио является моей эмоциональной поддержкой, то моими правовыми защитниками являются Маша Бутина и Иван Мельников. Иван – вице-президент российского отделения Международного комитета защиты прав человека. Он написал обращение к Сергею Викторовичу Лаврову с просьбой посодействовать моему освобождению. Также он собирается писать после выборов новому (или старому, кто знает?) президенту США с прошением освободить меня, так как это незаконное удержание человека за решеткой. Я не зря верила и верю в свою страну. В тюрьме четко начинаешь осознавать, какие люди – свои, а какие – нет. Нарабатываешь «чуйку». И все люди из России, которые пытались мне помочь, включая представителей Министерства иностранных дел, вносят лепту в облегчение моего положения. И я им благодарна! Никто из них не давал мне ложных надежд, пусть не всё всегда получалось, но я вижу и знаю, что они прикладывают усилия. И когда я молюсь каждым утром и перед сном, я молюсь и за их здоровье и благополучие.
Не так давно меня вызывала в свой офис мисс Остин, case manager, одна из тех немногих, кто действительно может повлиять на более ранний срок моего освобождения. Я решила, что мистер Бус передал ей сведения о письме и меня ждут приятные новости. Мисс Остин предложила мне на подпись документ, датированный 20 мая 2020 года. В этом документе сообщалось, что я обладала информацией о существовании соглашения между Россией и США – о том, что я могу отбывать срок на территории Российской Федерации, – но я от этого отказалась. Немая сцена. А еще говорят, что это чисто российская тема – подписывать документы задним числом. Нет, в тюремной Америке подобное встречается сплошь и рядом.
– Что? Что вы имеете в виду? В смысле – я могла отбывать срок дома?
– Ну, в некоторых случаях это допускается… Я же вроде тебе об этом говорила, разве нет?
– Разве нет. Вы никогда мне об этом не говорили.
– Ну… В любом случае, подпишите.
– Мисс Остин, это датировано 20 мая, сейчас декабрь. Вы серьезно?
– Послушайте. Если вы это подпишете сейчас, то мы сможем вас освободить в конце декабря.
Конец декабря. Это на месяц раньше минимального срока, обещанного мне мистером Бусом. Конец декабря – это просто немыслимо. Я подписала. При этом я в тот же день написала электронное письмо маме, поставив в копию Марию Бутину, Яли Райта и своего адвоката (которого лично я видела в последний раз в Вирджинии) о том, что подписала документ, датированный маем. Но пошла на этот «компромисс», меня обещали освободить в конце декабря. Я вернулась в камеру одухотворенная и полная надежд. Джесси отнеслась к этому с вежливым скептицизмом. И привычным юмором.
На днях она подарила мне носки, на которых был нанесен знак одной из чакр, заполированный воском, чтобы краска не выстиралась. От обилия чувств я обняла свою духовную сестру. Возможно, мои дела начинают налаживаться. Маша, Иван, новые подруги, скорое освобождение – все это придает мне еще больше сил и надежды. Не может же быть все хуже и хуже. На каждую серую тюрьму Алабамы ведь находится Джесси в ярких одеяниях – значит, и у меня все может быть хорошо! Но я пока не научилась полноценно наслаждаться тем, что имею. Пусть я преодолела свою болезненную зависимость от жестокости и унижений мужа, но горький опыт все еще откликается эхом – за каждым углом может ждать подвох.
Конец сентября, 2016 год. Хьюстон, штат Техас. С момента ареста Джо прошло шесть месяцев. Обвинения в нападениях с него сняты. Его перевели в тюрьму в Арлингтон, штат Вирджиния. Как оказалось, мой супруг был на УДО. Новое обвинение нарушило условия УДО. Джо предстоял еще один суд – формальность, на котором его должны были освободить.
Все эти шесть месяцев я живу одна. Дом практически пуст – продала все, чтобы оплатить адвокатов, оплачивать дом и прочие счета. Я столкнулась с «реальной» жизнью в Америке, от которой супруг меня так активно ограждал. Меня никто не бил уже шесть месяцев… Однако ежедневно Джо звонил из тюрьмы… Кто сказал, что психологическое насилие кто-то отменял? Он не поднимал на меня руку, но лишал меня