Закревский удовлетворённо кивнул. Ценное, очень ценное добавление к министерским жалобам. Государь должен понять, что весь чиновничий аппарат империи может возмутиться жандармским вмешательством. А, возмутившись, засбоить. Крапивного семя столоначальников следует опасаться не в меньшей степени, чем обедневшего дворянства с его заложенными-перезаложенными имениями.
— Итак, я жду вас завтра с готовыми бумагами, — заявил генерал вслух. — Потрудитесь, голубчик. А мы уж для вас поищем местечко.
Вигель вышел очень довольный своим визитом.
* * *
В особняке Ольги Нарышкиной был музыкальный вечер. Лиза много играла на рояле. Пела. Гости восхищались голосом. Удивлялись мастерству. Впрочем, гораздо лучше, на взгляд самой графини, выступали артисты итальянской оперы, нарочно приглашённые в дом, чтобы развлечь высочайшую путешественницу и её маленький двор.
Александра Фёдоровна не уставала удивляться странностям города, в который попала. Русская Марсель, как называли Одессу, оправдывала своё имя. Таких роскошных особняков, таких богатых дамских туалетов, такой спокойной уверенности в поведении она не видела давно. В Петербурге тянулись за Европой, в Москве дерзили всему неродному — и эти два занятия превращались в смысл жизни, не давая жителям наслаждаться сегодняшним днём. Всё было либо завтра, либо вчера. А в Одессе просто наслаждались. Солнцем, морем, счастливым положением порто-франко, большими, текущими прямо по улице деньгами. Купеческий патрициат был не менее влиятелен, чем аристократические семьи, и требовал к себе уважения. Дома строились из лёгкого ракушечного камня, который тесали без труда и возводили изящные особняки быстро и даже без больших затрат, меблировали и обставляли последними новинками с юга Франции и из Италии.
Счастливый край. Даже война не искажала весёлого, беззаботного лица города! Шарлотте даже захотелось остаться здесь навсегда. И если бы не страшный восточный ветер, вмиг засыпавший улицы пылью. Не адская жара, от которой не спасали плохо принимающиеся деревья. Не осознание, что на сотни миль вокруг лишь выжженные степи… Она бы непременно позавидовала беспечным обитателям русской Марсели.
«Надо будет попросить Никса о даче где-нибудь на полуострове», — решила она.
— А где отдыхают летом все ваши знакомые? — спросила Александра Фёдоровна графиню, которая уступила место возле рояля певице Марикони, а сама, по приглашению её величества, села рядом с августейшей гостьей.
— Южный берег — наша Ривьера, — отозвалась Елизавета Ксаверьевна. Она твёрдо помнила наставление мужа: сколь возможно хвалить крымские пейзажи и климат. Если и один-два аристократа из свиты её величества увлекутся, будет дело. Без серьёзных денег край не поднять. А потому… — Тамошние виды сходны с итальянскими, а воздух — каким в Одессе мы, к сожалению, не пользуемся из-за близости степей. Горы Тавриды дают столько свежести! Там есть места, совершенно как буковые рощи во Франции, или дубовые леса древних друидов, увитые омелой. Один ботаник говорил мне, что обнаружил море альпийской растительности. Но лучше всего, ваше величество, белые вина, которые растят на красном камне близ Массандры. Я правильно сказать не умею, но даже рейнское проигрывает. Вам надо обязательно попробовать для здоровья.
Императрица смотрела на графиню во все глаза. Чего в России только нет! Беда, что не доберёшься. Лиза говорила правду. Однако, по приказу мужа, умалчивала о дорогах, о грязище, в которой привыкли жить местные. О ценах, каких нет и в самой Италии. А главное — о скоромимопроходящем лете. Два месяца рая — и шторма, ветра, непролазная грязь…
— Его светлость говорил мне, — осмелилась графиня, — что есть императорская дача Ореанда. Покойный государь купил четверть века назад. Строили ли там что-то, не знаю. Но все поминают старинную чинару невероятной высоты. Её нельзя обхватить и четверым взрослым.
Императрица вдохновилась. Значит, дача есть. Надобно настоять, и ей покажут.
— А вы, графиня, каждое лето ездите на пароходе в своё имение?
— Да, — кивнула Воронцова. — Нас собирается множество дам из Одессы. Путешествие нескучно. Пароход колёсный. Идёт мягко.
— Я бы хотела присоединиться, — с неожиданной для себя храбростью заявила императрица. — Посмотреть Ариадну…
— Ореанду.
Шарлотта ласково взглянула на Воронцову: такая безыскусная, что поправляет августейших особ. Большинство промолчали бы или даже поспешили переименовать.
Марикони у рояля сменил высокий черноглазый красавец с печатью демонических страстей на бледном лице.
— Кто это? — шёпотом осведомилась императрица.
Лиза задохнулась от удивления. Кто его пустил?
— Старший сын генерала Раевского, Александр, — едва слышно пролепетала она. — Мой кузен.
— Он разве не в армии? — удивилась Александра Фёдоровна и строго посмотрела на графиню, как если бы та отвечала за доблесть всех членов своей семьи.
В ответ Елизавета Ксаверьевна могла только развести руками.
Раевский сел за рояль, перелистал ноты и через минуту запел глубоким бархатным баритоном «Погасло дневное светило». Лиза сидела как на иголках. Затем были «Храни меня, мой талисман», «Когда любовию и негой упоённый…», «Прощай, письмо любви…», «Всё кончено, меж нами связи нет», «Мой голос для тебя и ласковый, и томный…». Каждый романс встречали громкие рукоплескания.
«Как красиво теперь выглядит, — думала Лиза. — Почему же тогда было и пошло, и больно, и нелепо?» Она поймала на себе множество взглядов. На словах:
«Нет, никогда средь бурных дней…Я не желал с таким волненьемЛобзать уста младых цирцейИ перси полные топленьем», -
графине захотелось встать и уйти. В этот момент белая рука Шарлотты коснулась её смуглой ручки.
— Сидите, — прошептала императрица. — Надо терпеть.
* * *
Три пролома в стенах Варны были сделаны. Следовало пугнуть неприятеля через бреши. Пошли сто пятьдесят черноморцев — бывший Гвардейский экипаж, тот, что подвёл 14-го. Да триста пятьдесят егерей — бывших же лейб-гвардейцев, тех, что упустили знамя в кустарнике.
Прорвались ночью, почти без боя. Учинили на улицах переполох. Турки переоценили отряд, думали, что начался настоящий штурм. Но потом опомнились, пошли стрелять с крыш. По команде, поданной от Воронцова из-за стен, наши отступили.
— Теперь в городе понимают, что мы в любой момент повторим нападение, — сказал Воронцов, рассматривая выход поредевшей колонны из бреши. — А чинить проломы некому.
Участники вылазки принесли радостные, злые вести — почти все дома разрушены, улицы завалены мертвечиной, запах такой, что с непривычки с ног валит. Колодцы забиты нечистотами. Оставалось подставить руки и ждать.
На следующий день в лагерь явились парламентёры, а за ними в чалме-арбузе очень грустный Юсуф-паша — верховный визирь и командир албанских всадников.
— Вот эти переговоры настоящие, — граф хлопком сложил трубу и поднял глаза на императора. — Кого ваше величество изволит уполномочить для их проведения?
— Вас и Грейга, — отозвался Никс. — Раз у них второй паша — адмирал, то и мы должны поставить визави равного ранга.
«Меня, значит, числят визирем? — рассмеялся про себя Михаил Семёнович. — Приятно. Но как бы перевести на
