тоже… Я все думаю в последнее время: мы, ну наше поколение, может, мы чем-то виноваты перед вами? – с мучительной болью посмотрел он на Катю.
– Чем? – удивилась она.
– Ну, не знаю… Беспечностью? Наивностью, что ли? Ну как же так, как мы вас не уберегли! Я все думаю, могли или не могли? – тяжело, неровно задышал он. – Как-то это все… предотвратить? Что-то исправить?
– Нет, – замотала головой Катя. – Вы-то уж точно ни в чем не виноваты. И с какого-то момента, мне кажется, это было уже не остановить. Знаете, как грозу? Электричество в воздухе накопилось, там – отрицательный заряд, здесь – положительный, – тихо сказала она, вспомнив гордого старика, давно уже похороненного на Мушкетовском кладбище[12].
– Надо же, – вздохнул он и посмотрел на Катю с удивлением и благодарностью.
– Я бы вам почитала что-нибудь, – шепотом сказала она. – Но свет включать боюсь! Разбудим ребят!
– Да, пацанов никак нельзя будить, – он беспокойно окинул взглядом соседние койки. – Никак нельзя, отмучились они на сегодня. А можешь мне спеть? Совсем тихонько?
– Спеть? – удивленно переспросила Катя. – А что спеть?
– Да что хочешь, дочка.
– Не знаю… – растерялась она. – А… вы откуда?
– Я? Из Находки. Приморский край.
– Ничего себе. Далеко.
– Далеко, – подтвердил он.
– И море у вас есть… – задумалась она и сразу же улыбнулась. – Ну тогда, наверное, вот что:
Лейся, песня, на просторе,
Не грусти, не плачь, жена,
Штурмовать далеко море
Посылает нас страна.
Полный ход, летим стрелою!
Веселы, сильны, крепки
За страну готовы к бою
Комсомольцы-моряки!
– Господи, ты ж откуда такие песни знаешь? – почти в голос захохотал он и чуть не раскашлялся на всю палату.
– Папина любимая, – обьяснила она и так же шепотом продолжила:
Мы не раз отважно дрались,
Принимая вызов в бой,
И с победой возвращались
К тихой гавани, домой.
Буря, ветер, ураганы
И не страшен океан.
Молодые капитаны
Поведут наш караван[13].
– Хорошо поешь! – не отрываясь смотрел он на Катю.
– Кажется, я все куплеты перепутала! – пожала она плечами.
– Ничего… Хорошо поешь, ребенок.
Катя просидела с ним еще часа два. Рядом в палате мирно храпели молодые капитаны.
До сестринской Катя уже не дошла. Уснула прямо в коридоре на стульях – как тогда, в пятнадцатом, когда здесь спасали ее папу. В шесть утра ее разбудила тетя Таня, отругала, сама вызвала ей такси и спустила вниз в вестибюль.
У дверей ее квартиры стояли три баклажки с водой. А в дверную щель добрая тетя Дина воткнула бумажку с надписью: «Наберите воду, дураки!» Катя улыбнулась. Затащила баклажки в квартиру, подогрела воду, окатила себя из ковшика, смывая терпкий, густой, приторный запах больницы. Долго сидела на кухне с мокрой головой, гладила котенка и пила крепкий чай.
Потом вспомнила, что Рома попросил «Детей капитана Гранта».
С трудом заставила себя встать на ноги и отправилась в свою комнату на поиски книги. Там книги не было. Тогда Катя пошла в гостиную и перерыла все, открыла все ящики. Случайно наткнулась на папин морской кортик, взяла его в руки и долго, внимательно на него смотрела.
Тут она сообразила, что еще год назад отнесла книгу в ванную – чтобы было что почитать во время обстрела. А обстрелы, так получалось, она в основном заставала по пути на работу или в больнице.
Да, книга, покрытая тонким слоем пыли, лежала в шкафчике в ванной, вместе с фонариком, свечками, спичками и бутылкой питьевой воды. Катя осторожно взяла ее в руки, бережно протерла салфеткой и раскрыла на первой странице свое дорогое детство. Оно не изменилось, оно было прежним и добрым: лорд и леди Гленарван стояли на палубе яхты «Дункан», а молодой красивый капитан Джон Манглс всматривался в даль через подзорную трубу.
И в тот момент все повторилось: громкий взрыв, улетающий из-под ног мир, острый звон бьющегося стекла. Катя ударилась ребрами о край ванны, рухнула на пол и сразу же поняла, что она опять осталась без окон.
Она не понимала, сколько продолжается обстрел. И где ложится, насколько близко. Один раз было очень близко, потому что стены в квартире завибрировали. Телефона с собой у нее не было. Катя сидела на полу, прижав к груди книгу, уткнувшись головой в колени. Где-то в гостиной призывно плакал котенок. Катя несколько раз порывалась выползти из ванной на его поиски. Но потом представила, что будет с папой, если он найдет ее, как она когда-то нашла Джека, – с перебитым горлом в коридоре квартиры. Она закрыла руками уши и про себя читала молитву.
Когда грохот закончился, она подождала немного и осторожно вышла из ванной, порадовавшись, что надела тапки. Вся квартира была в осколках – окна выбило на кухне, в гостиной, в ее комнате. Вокруг летал пепел и обрывки листьев. Неподалеку от их дома что-то сильно горело.
Катя бросилась искать котенка. Нашла под папиным диваном. С трудом его достала – он забился в угол и, защищаясь, расцарапал ей все руки. Потом она побежала к письменному столу, где под мелкими осколками и кусками штукатурки был погребен ее смартфон. Один пропущенный – от папы. Катя перезвонила, но он не ответил. Она позвонила во второй раз.
Потом она одевалась, металась по квартире, стекло хрустело у нее под ногами, она почти ничего не соображала, а холодная, с приступами тошноты тревога нарастала внутри. Она схватила орущего котенка и выскочила на лестничную площадку.
– Катя, жива? – показалось в дверном проеме испуганное лицо тети Дины.
– Да! – выдохнула она. – У вас окна разбило?
– Нет, я же открытыми сейчас держу! – ответила тетя Дина. – А у тебя?
– Вдребезги. Можно у вас котенка оставить? Мне на работу!
– Конечно, давай своего малыша!
До больницы Катя бежала – она бы не смогла дождаться автобуса. Почему она решила, что ей нужно на работу, она не понимала. На бегу она набирала и набирала номер отца: в четвертый раз, в пятнадцатый, в семнадцатый. Он упрямо не отвечал. Катя на него очень злилась. Где-то далеко звонили колокола – был большой церковный праздник.
Она поняла, что попали в их больницу, еще за две улицы. В небе мелькали высокие языки пламени, над ними черно-серой шапкой клубился дым. Горел западный корпус. Вокруг больницы уже было выставлено оцепление, работали пожарные и спасатели.
– Пропустите, пожалуйста! Я
