тут работаю! У меня смена началась! – врала она девушке в форме МЧС. – Мне только про своих узнать… А может, я нужна!
– Хорошо, проходите, – тихо произнесла русоволосая девочка с веснушками, на вид не старше Кати.
Тетя Таня, низко склонив голову, сидела на скамейке напротив центрального входа больницы. У ее ног спокойно ходил белый голубь, не боясь ни пожара, ни пожарных, ни людских криков. А сама она, казалось, ждала именно Катю. Увидев ее издалека, она встала и медленно пошла ей навстречу.
Катя тоже, от какого-то жуткого предчувствия, замедлила шаг.
– Кто-то из наших? – догадалась она, встретившись глазами с Татьяной Александровной.
– Катенька, в ту часть попало, – Витина мама бережно взяла ее за плечи.
– Ромка? – сразу же поняла она.
– Там был и твой папа, – добавила Татьяна Александровна, внимательно смотря Кате в глаза.
– Как? – недоверчиво переспросила она. – Почему?
– Он приехал утром с каким-то военным, – разборчиво и очень медленно говорила она. – Им нужно было с твоим братом о чем-то срочно поговорить. Я сама видела, как им обоим делали пропуск. Минут через десять туда прилетело.
– И что? И как? Что там?
– Катенька, родная, ты же сама видишь. Там все горит!
Катя набрала номер отца в последний раз. Восемнадцатый. Он не ответил.
Кроме Олега Ковалева и его сына при пожаре в больнице погибли несколько военных и две медсестры. По городу в тот день было много жертв и пострадавших – это был один из самых сильных обстрелов Донецка за последнее время. Одним из погибших был Сергей Петрович – он на такси вместе с решившей ему помочь соседкой ехал в центр за какими-то документами. Соседка и таксист чудом выжили. До Маши несколько дней не могли дозвониться, была страшная жара, и отца похоронили без нее.
Катя, изучая карту прилетов, не могла отогнать от себя мысль, что били в тот раз как-то более осмысленно, целенаправленно. Позже Катя узнала, что в тот же день при попытке вырваться из города была расстреляна машина с украинской ДРГ. Женщин внутри не было. Но Катя интуитивно все эти события почему-то связывала с приездом мамы. Впрочем, правду она не знала и понимала, что вряд ли узнает.
И еще она постоянно думала: могла ли мама знать, что Рому перевезли из колонии в больницу? Конечно, не могла. И, возможно, все это было просто страшным совпадением.
Где-то через полгода ей написал дядя Миша – тот самый, мамин троюродный брат из Кременчуга, единственный из родственников, кто все эти годы не забывал про Катю. Он написал, что в начале лета мама неожиданно приехала в Полтаву и поселилась в доме сестры – та со своей семьей давно перебралась в Польшу. Через несколько недель маму случайно нашел местный почтальон. Она повесилась. Хоронить ее было некому, но дядя Миша приехал и похоронил. Катя трое суток не знала, что ему ответить. Потом написала только одно слово: «Спасибо».
* * *
«Папа, я вернулась в наш дом. Какое счастье, что ты его сохранил. Я перевезла сюда все наше богатство: бабушкин альбом, награды деда и прадеда, наши старые книги, твой школьный глобус, рыжего кота. И еще твой кортик. Я решила, что он должен храниться здесь. Иконы – святую Александру и „Неопалимую Купину“ – повесила в комнате, сделала для них специальную полку.
Вернее, не сама сделала… Вчера ко мне приезжали ребята из Смоленска – у нас лечился их командир. Привезли с собой двух саперов – они у меня все проверили, и участок Семеновых тоже. Там столько яблок! В этом году у них огромный урожай, яблоки до сих пор висят на деревьях. А те, что упали, ребята собрали и выбросили. И еще они помогли мне в первый раз растопить печь – я же ничего не умею.
Недавно были Андрей с Ирой и Игорь. Поставили вам памятники. И фотографию твою выбрали сами – привезли с собой. Я ее никогда раньше не видела: ты на ней курсант военно-морского училища – стоишь в сквере, такой красивый, счастливый, и почему-то с гитарой в руках. Папа, ты на ней моложе меня! Они написали на твоем памятнике: „В морях твои дороги“. Я так и буду думать – ты ушел в море. В кругосветное, как всегда мечтал.
А Ромину фотографию мы поставили детскую. И я знаю, что только так правильно.
Больше всего в жизни я боялась твоей смерти. Когда умерла тетя Лена, я, наверное, сошла с ума. Ты не знаешь, а я каждую ночь тихо подходила к твоей кровати и проверяла – жив ли ты. Я не представляла, как останусь в этом мире одна. А сейчас я чувствую, что твоя смерть имеет не меньшее значение, чем твоя жизнь.
Во мне произошла какая-то незримая, пока мне непонятная, но глубокая перемена. В нескольких километрах от меня все грохочет, гремит, штормит – берут Авдеевку. Такого с начала войны не было. А я спокойно прибираюсь в нашем доме. Это не безразличие и не беспечность, папа. Это безмятежность. У меня на душе удивительная тишина. Я ничего не боюсь.
Я только сейчас поняла тебя – до конца. Вчера я ходила по нашему дому, по нашей веранде, трогала эти стены, стояла босиком у окна и смотрела на сад. Мне хотелось врасти в этот пол, в эту землю – как яблони напротив. Ты прав, папа, это необъяснимое, огромное, заполняющее всю душу чувство Родины. Это невозможно предать. Кем нужно быть, чтобы это предать?
Это моя первая осень здесь. В доме холодно, зябко, фонари за окном тусклые и незнакомые. Но это тот самый дом из детства, то самое чудо. Маша говорит, что нельзя возвращаться туда, где был счастлив. Она тоже изменилась после смерти отца, стала взрослой и молчаливой. А я понимаю, что этот дом – воплощенное, осязаемое счастье. Запах сырого дерева, потрескавшаяся краска на оконной раме, скрип половицы. Память и жизнь сошлись в одну точку.
О маме болит сердце. Болит страшно, потому что она – мертвая, и я понимаю, что это непоправимо.
А вы с Ромкой для меня живые. Я смотрю на ваши фотографии и только улыбаюсь. И этот дом для меня снова живой. Я буду здесь ждать весну. Я хочу именно здесь встретить Победу.
А дальше – поплыву куда-нибудь».
[Из дневника Кати Ковалевой, 14 октября 2023 года]
Примечания
1
Курсанты Калининградского военно-морского училища им. Фрунзе.
