class="p1">– Если позволят, – ответил он ещё тише. – Армия слушается Палаша, а Росгвардия Колокольного.
Я кивнул, принимая к сведению, подошел к столу, постучал ладонью, никто не среагировал, тогда я ударил с силой и крикнул:
– Всем заткнуться!.. Перед вами президент, а вы как торговки рыбой на одесском базаре!..
Шум и гам начали утихать, кто-то ещё спорил, но большинство начали в изумлении оглядываться.
Я крикнул:
– Вы что, агенты Госдепа? Да враг только и ждет, что мы тут рассоримся!.. Сейчас как никогда нужно показать сплоченность…
Колокольный сказал с иронией:
– Вокруг президента, ну да, ну да…
– Вокруг законно избранной власти, – одернул я строго. – Мировая общественность считается только с законной избранной, все могли убедиться за последние годы? Так вот, никакого раздрая, всё на потом, а сейчас срочно намечаем пути, как спасти то, что осталось после снаппера!..
Колокольный, набычившись, посмотрел на меня в упор с высоты своего роста.
– Полагаете, вот так сразу у вас и получится? У человека, у которого вообще нет опыта управления?
Сердце мое ёкнуло, он прав, я сглотнул ком и сказал как можно спокойнее:
– Генерал, нам будет легче, чем другим странам. У нас общество на первом плане, а демократию попросим заткнуться с её заботой о маленьких и жирненьких нижепоясниках. Страна в опасности!.. Я вижу здесь штабистов, половину кабмина… Так что прошу всех сесть, заседание чрезвычайной важности объявляю открытым!
Колокольный дернул щекой то ли в раздражении, то просто тик, поколебался чуть, потом придвинул ближайшее кресло и сел за стол.
У меня чуть отлегло, вслед за ним и другие начали садиться за стол, остальные отошли к стенам, за Палашом и Гатило встали по человеку, то ли адъютанты, то ли денщики.
– Так их, – шепнул Малыгин, – сразу за рога, не давайте опомниться, господин президент.
Я продолжил со злым напором:
– Знаю, все вы сейчас видите перед собой доктора наук по философии, что ни ухом, ни рылом в управлении. Во многом вы правы, мне хоть и приходилось управлять людьми, но то была профессура, доктора наук, умнейшие люди, а президенту придется иметь дело ещё и с самыми тупыми, но на это есть вы, дорогие коллеги, у вас ценнейший и незаменимейший опыт работы с электоратом! И мы справимся, только придется начать прямо сейчас.
Палаш всё ещё поглядывает на меня с подозрением, но, думаю, я пробил брешь в его броне словами о демократии, которую попросим заткнуться, да и Колокольцев помалкивает пока, силовики явно не ждали такого от профессора и доктора наук. Остальные просто смотрят кто с опаской, кто с ожиданием, а кто-то и с веселым интересом, как на человека нечаянно шагнувшего в отделение женской бани.
Я продолжил зло:
– В правительстве как понимаю, лучшие из лучших по интеллекту? Тогда давайте отбросим шелуху и сразу к делу. Снаппер перекроил мир, нужно спасать цивилизацию.
Малыгин, провожая меня к моему креслу во главе стола, шепнул:
– Собраны все, кто сегодня в Москве. Часть на Дальнем Востоке, на стройках, кто-то за рубежом. Никто не ожидал, что президент, всегда такой крепкий, вдруг от какого-то инсульта…
Я кивком поприветствовал зампреда Госдумы Василису Степановну Омельченко, она пережила трех президентов, знает всё и вся. Она сказала тихонько вроде бы дружески, но слишком уж покровительственно:
– Поздравляю, господин президент!.. Новое время, новые люди. Буду рада ввести вас в курс дела и помочь на первых порах.
– Буду крайне признателен, – ответил я дипломатично, – для меня всё это очень уж неожиданно, не хотелось бы наломать дров.
Она сказала бодро:
– Я здесь тридцать два года, всё и всех знаю!.. Обращайтесь. Да ладно, вы человек крайне интеллигентный и щепетильный, без острой нужды не обратитесь, так что сама буду вламываться к вам, как только замечу, что кто-то где-то мирно жить не хочет!
Я поморщился, никогда не любил фамильярности. Амикошонство у трансгуманистов не в чести, мы не такие уж и демократы, если честно, но Малыгин прав, я многое не знаю и по незнанию могу наломать дров, так что нужно прислушиваться к этой располневшей пани. Но остерегаться, чтобы не подмяла, она из тех, кто привык доминировать в любом стаде и даже в любой стае.
Я постучал карандашом по столу, хотя и все и так смотрят на меня, сказал деловым тоном:
– Брифинг на тему, где у нас тонко, где уже рвется.
Министр юстиции, Григорий Чувырлов, я его едва вспомнил по парочке снимков, мелькнувших в прессе, сказал бесцветным голосом:
– Первое что нужно сделать, это нацелить группу юристов, чтобы выстроить кордон вокруг вас, господин президент, против сексуальных домогательств!
Я буркнул:
– Да пусть домогаются. У нас и женщин-то в правительстве практически нет.
За столом заулыбались, Чувырлов нахмурился, уточнил:
– С вашей стороны домогательств!
– Не собираюсь, – огрызнулся я. – Не до того, знаете ли. И раньше как-то не весьма. Хоть и не красавец, но женщины меня ещё как замечали.
Он заулыбался, за столом прокатилась волна улыбок, где-то понимающих, чаще снисходительных, вот же лапотник, Чувырлов объяснил снисходительно:
– Приготовьтесь, что знакомые вам со студенческой скамьи, а то и со школьной, выступят с заявлениями о харассменте с вашей стороны. Кого-то в детстве по жопе хлопнули, кого-то за сиськи взяли, и то и просто посмотрели оценивающе… Это уже как минимум моральный ущерб и глыбокая рана женской чести и достоинству.
Я посмотрел исподлобья, все тут смотрят абсолютно серьёзно, я ощутил неприятный холодок в груди. Ну да, другим же предъявляют, а я не Берлускони, что похохатывал и всё подтверждал.
– Отбивайтесь, – сказал я несчастным голосом. – Не до того мне, чтобы по судам ходить и как Билл Клинтон выкладывать на судейский стол пенис для сверки свидетельских показаний. Да ещё в такое турбулентное время.
Он сказал с лицемерным сочувствием:
– У нас демократия, господин президент, а не проклятая диктатура! По закону будете выкладывать на стол и судье, и прокурору, и коллегии адвокатов.
Палаш сказал задумчиво, но я уловил глубоко
