из «оп-ля»
Сидят на берегу три рыбака — Влас Маковкин, Глеб Горошин и Женя Карпов. Смотрят на поплавки и гадают: «Клюнет — не клюнет?»
Поплавки замерли. Не шелохнутся. На них уселись стрекозы.
— Стрекоза на поплавке — не жди рыбы на крюке, — сочиняет Влас.
Ему надоело сидеть молчком, и он вот уже час говорит стихами.
Глеб и Женя набрались терпения на целый день. Они знают: рано или поздно рыбы заметят наживку. А Власа заедает тоска. Хотя бы один клевок! Ершам и пескарям самое время пообедать. Может, они уже пообедали где-нибудь в другом месте? Значит, теперь у рыб послеобеденный мертвый час, и ждать их бессмысленно.
— Переняли плотвички человечьи привычки, — жалуется Влас Жене Карпову. — Огорчаешь ты меня — не клюет твоя родня!
— Почему моя? — не понимает Женя.
— Лещи, караси, плотва и им подобная братва — ты, Карпов, знаешь таковых — из семейства карповых.
— Следил бы лучше за поплавком, балабон! — ругается Женя.
— Здешней рыбешки не хватит и кошке…
Власу смешно смотреть на горе-рыбаков. Он втыкает удочку в берег, а сам ложится на песок загорать. Поворачивается на бок, потом на спину и посыпает живот песком.
— Не рыбалка, а обман, — нежась под солнцем, декламирует он. — Карауль пустой кукан.
— А кто виноват? Трещишь как сорока. Всю рыбу испу… — Глеб недоговаривает — поплавок дергается, переворачивается и бежит в сторону.
Удочка со свистом разрезает воздух.
— Оп-ля! — восклицает, лежа в песке, Влас и поднимает ногу. — Рыбешке привет от старых штиблет!
На крючке трепещет маленький окунишка.
У Жени Карпова тоже клюет.
— Оп-ля! — снова орет Влас. — Вот это окунек — ростом с ноготок!
— Чем лежать, — косится в его сторону Глеб, — взял бы да червей накопал. Клев начался.
— А ерши не дураки. Для чего им червяки?
И тут сразу несколько кругов оживает на речной глади. Это играет рыба. У Глеба на крючке уже болтается остромордый щуренок, а Женя рядом прыгает от счастья: на его лесе извивается, отсвечивая серебром, бойкая сорожка.
Влас громко приветствует:
— Оп-ля! Без особого труда тянем рыбку из пруда.
— Двое тянут, — отвечает ему Глеб, — а третий потягивается. Из твоего «оп-ля» ухи не сваришь.
Друзья едва успевают нанизывать червей на крючки — такой клев пошел!
— На уху теперь, пожалуй, будет! — хвастается Женя.
— И кошке останется, — соглашается Глеб.
Власа гложет тайная зависть к рыбакам. Но самолюбие не позволяет показать это. И он безразличным голосом произносит:
— Пойду проверю свой крючок, может, съеден червячок?
Влас стряхивает песчинки с живота и неторопливо подходит к своей удочке. Но что такое? Леса пружинит, не поддается. Удилище изгибается в дугу. Влас — дерг, дерг! Ни с места! На крючке что-то очень тяжелое и упрямится изо всех сил.
— Эх… Вот ведь… Наверное, щука, — с дрожью в голосе произносит Влас и не может больше говорить стихами.
Боясь упустить рыбину, он делает подсечку, тянет лесу влево. Краснеет от натуги.
— Сом, братцы… Самый настоящий сом! — ликует Влас и, пританцовывая на песке, кричит друзьям: — Что вы, филоны, глазами хлопаете? Да плюньте на свою мелочь! На всех троих сомятины хватит!
Глеб наконец оставляет свою удочку и идет на помощь. За ним Женя. Ухватились за удилище втроем.
— Кита и то легче тащить. — Сразу видно, не из твоего семейства, Карпов, рыбина! — язвит Влас. — Одним махом всех побивахом!
Леска вдруг становится послушной. Еще немного, и рыба будет на мели. Влас по колено в воде. Руки растопырены: сому не вырваться! Что-то черное показывается из воды. Влас бросается на добычу пузом.
Потом Маковкин растерянно таращит глаза и поднимается: в руках у него старая шина от велосипеда. Она вся обвита водорослями. С нее и с Власа течет вода.
— Вот так сомятина! — хохочут ребята.
Женя Карпов, подражая Власу, громко декламирует:
— На крючке у Власа сом стал со страху колесом!
Глеб весело подхватывает:
— Поплавок закинул Влас — клюнул целый тарантас! Вот тебе и «оп», вот тебе и «ля», вари уху из «оп-ля»!
Влас, отцепляя крючок, сопит и делает вид, что не слышит издевок.
Одна капля никотина
Влас Маковкин поднес папиросу к губам, глотнул табачного дыма и вдруг почувствовал, что с миром случилось что-то неладное.
Городская улица пошатнулась и запрыгала перед затуманенным взором, как на экране испорченного телевизора.
Школа, дома, автобусы, пешеходы — все закружилось вокруг Власа огромной фантастической каруселью.
Одинокий милиционер, махавший палочкой на перекрестке, неожиданно размножился в десять таких же милиционеров, и все они, догоняя друг друга, стали проваливаться сквозь землю.
И лишь когда из дымчатой зыби выплыло знакомое с первого класса лицо учительницы, которая шла навстречу Маковкину, карусель прекратилась.
Влас сразу пришел в себя, спрятал папиросу в рукав и как ни в чем не бывало принялся изучать небо.
Там клубились облака. Одно было похоже на бородатого козла, а другое, с растрепанными краями, на кляксу. Только клякса не фиолетовая, как в тетрадке у Власа, а белая, словно голубую небесную страницу испачкал какой-то другой Влас, у которого были белые чернила.
— Почему, Маковкин, не в школе? — спросила Анастасия Ивановна. — Опоздаешь на урок.
— Я задачи в уме решаю, — солгал находчивый Влас.
— То-то, я гляжу, — засмеялась учительница, — твои облачные знания рассеиваются на уроках, как дым…
И тут Влас носом учуял, что и впрямь в воздухе чем-то запахло.
— У тебя, Влас, рукав дымится…
— Не может быть! — всполошился Влас и замахал рукой. — Это пыль такая. Под кровать за учебником лазил. Насквозь пропылился… Извините, Анастасия Ивановна, но я побегу. А то, чего доброго, на урок опоздаю…
Возле школы Влас остановился. Завернул за угол, чтобы погасить папиросу. Но она, оказывается, сама погасла.
Откуда же тогда дым? Ах, вон в чем дело — тлеет подкладка на рукаве! Ее прожгло в двух местах.
— Ничего! Никто не заметит. — Влас сунул окурок в пенал и вошел в класс.
Ощущая на языке табачную горечь, Влас на уроках думал о недокуренной папиросе.
— Да от тебя табачищем несет!
