руками.
О, Итан, миссис Джи берет его под локоть, эта очаровательная девочка – Беатрис. Мальчики ее нашли! Он кивает ей, очень официально, а потом протягивает руку. Она до сих пор никому не пожимала руку, но тоже протягивает свою и, даже не успев подумать, чуть приседает, как в книксене, кланяясь в ответ. Счастлива познакомиться с вами, сэр, говорит она.
Добро пожаловать в Бостон. Мы очень рады, что ты будешь жить у нас, отвечает он и оглядывает причал: А где твой багаж? Беатрис указывает в сторону: Всего один небольшой чемодан. Коричневый, вон там. Он распоряжается: Уильям, возьми чемодан Беатрис. Мы ждем тебя около машины.
Миссис Джи подхватывает ее под руку и принимается щебетать о том о сем – про Мэн и пробки на дорогах, и про подготовку к школе, и про коробку с игрушками от кузин. Беатрис кивает, улыбается и практически ничего не говорит. Потом они подходят к машине, где уже ждет Уильям, и миссис Джи садится на переднее сиденье, а Уильям с Джеральдом на заднее, предварительно убрав чемодан в багажник. Мистер Джи открывает для нее заднюю дверцу. Беатрис, произносит он вполголоса, тебе придется привыкнуть к ее трескотне.
Что вы, возражает она, все в порядке.
Придется привыкать, повторяет он. Но у нее золотое сердце.
И Беатрис соглашается: Да, сэр. А в машине Джеральд все время восторженно улыбается, не сводя с нее глаз.
Мистер Джи умер. Уильям уехал. И ей тоже пора двигаться дальше. Беа вспомнила стук в дверь, раздавшийся два дня назад. Старый код, который придумал Джеральд. Никогда не получалось толком его запомнить. На самый краткий миг она тогда испытала разочарование. Открывая дверь, она надеялась увидеть Джеральда.
Часть 3
1960–1965
Джеральд
Как странно вернуться на Восточное побережье. Когда позвонил директор и сказал, что они ищут человека на должность главы консультативно-образовательного центра и не видят лучшей кандидатуры, чем он, Джеральд отказался. Но мысль засела в голове, а потом позвонила мама, прослышавшая об этом предложении.
– Пожалуйста, – взмолилась она. – Прошу тебя, возвращайся домой.
И ей он не смог отказать. Правда в том, что все семь лет на Западе – сначала магистратура, потом работа куратором – он чувствовал, будто что-то упускает. И когда все же согласился на эту должность, как камень с души упал. Друзья в Беркли его не поняли. Ему уже почти тридцать, в этом возрасте люди женятся, заводят детей, начинают собственную отдельную жизнь. Джеральд пытался объяснять, что мама очень одинока, а дети Уильяма – которым сейчас восемь и шесть – растут, не зная родного дяди. Это было правдой, но лишь отчасти, он просто тосковал по домашнему уюту.
Уильям позвонил ему сразу же, как только узнал новость от мамы, и был страшно недоволен.
– Джи, – сказал он, – не делай этого. Ты свалил. Не возвращайся.
Но когда Джеральд ясно дал понять, что решение принято, Уильям отстал.
Школьное руководство любезно позволило маме оставаться в доме сколько пожелает – учитывая, сколько лет их семья отдала школе, – однако Джеральд не хотел там жить. Он поселился в факультетском общежитии, в другом конце кампуса, но весь июнь и июль наводил порядок в доме и почти каждый вечер ужинал с мамой. Как-то утром в конце августа он забежал к ней и застал мать на кухне, мама составляла список покупок.
– Дети приезжают, – радостно сообщила она. – Уильям только что звонил!
Джеральд налил себе кофе, сел за стол. Уильям то и дело забрасывает к маме детей и исчезает. Мама счастлива – у нее есть занятие, она начинает строить планы, разгорается прежняя энергия, – но Джеральда это возмущало. До своего приезда он и не представлял, что такое безобразие происходит постоянно. Сам он тоже любит ребятишек, и ему нравится возиться с ними, но его бесит такая манера Уильяма. А что, если у мамы тоже были планы? Да, они у нее редко бывают, а даже если и бывают, она отменяет или переносит их по первому слову. И Уильям это прекрасно знает.
Мама открыла холодильник, начала перебирать его содержимое.
– Никак не могу запомнить, – сказала она, стоя спиной к Джеральду, – Кейтлин любит малину, а Джек чернику? Или наоборот?
Джеральд вздохнул. Ну как можно такое терпеть. Но он обожает этих детей.
– Джек будет есть малину, только если она целая, – ответил он. – Мятые ягоды не годятся.
– Точно, – обрадовалась мама. – Я знала, что ты помнишь.
Вечером после ужина Джеральд, устроившись на кровати Кейтлин – с одного боку Кейтлин, а с другого Джек, оба выкупанные и в пижамах, – читал «Алису в Стране чудес». Кейтлин нравилась эта книга.
– Ну пожалуйста, – умоляла она. – Почитай эту главу еще разок.
Джек тянул шею, разглядывая картинку, на которой Алиса вырастала в тощую верзилу.
– Как будто она в кривом зеркале, – сказал он. – Помнишь, Кейт, как мы ходили с папой на карнавал? Я там отражался худой-худой, а ты толстая-толстая.
Кейтлин показала брату язык.
– Заткнись, Джек, – фыркнула она. – Дай дяде Джеральду почитать.
Кейтлин обосновалась в комнате Беа как у себя дома. С тех пор как Беа уехала, мама там ничего не меняла. Раньше, годы назад, Джеральд частенько заставал маму здесь, за письменным столом или стоящей у окна. И она всякий раз смущалась, принималась объяснять, что зашла всего лишь прибраться, но он понимал, что и она тоже таким образом пытается быть поближе к Беа. Не раз, особенно после отъезда Уильяма в Гарвард, он тайком пробирался сюда и спал в ее постели, ощущая форму ее тела во вмятинах матраса, обнимая подушку, словно это была сама Беа. А теперь эту комнату всегда занимает Кейтлин, а Джек спит в бывшей комнате Уильяма. Они в восторге от того, что у каждого есть своя отдельная комната, потому что дома у них одна общая маленькая детская, кровати стоят в футе одна от другой. Когда дети остаются здесь, Джеральд обычно тоже остается, и они будят его по утрам, так и сияя.
Забавно сидеть на кровати Беа и видеть то же, что видела она, засыпая и просыпаясь. Цветущий сад, сейчас в своем полном летнем великолепии. Стены, оклеенные пожелтевшими обоями в крошечных фиалках. Джеральд обожал эту кровать, такую высокую, что нужна табуретка, чтобы на нее забраться, и дети ее тоже любили. Как бы ни злился он на Уильяма, но побыть вместе с Кейтлин и Джеком – чистое блаженство. За этим он и вернулся домой. И не мог
