она постоянно меняется. Скай всегда в состоянии перехода между разными эмоциями и выражениями, как будто бежит от одного и не может достичь другого. Единственный момент, когда можно действительно понять, как он выглядит, – это во сне.
С его интересным цветом волос он создает впечатление симпатичного парня, но на самом деле это не так. Его черты не гармоничны. Нос слишком большой, рот немного кривой. В отличие от большинства людей, во сне он выглядит старше. Я замечаю на его лице возрастные морщины и борозды, которые во время бодрствования скрывает природная живость. Морщины слишком глубоки для такого молодого лица.
Становится достаточно светло. Начинается рассвет и окрашивает темный мир в розовый. Я тихо достаю свою папку из сумки. Беру со стола ручку Ская и начинаю писать. Я фиксирую все. Включая то, что мы только что делали. Все станет частью книги. Писатели на самом деле монстры. Мы пожираем все, что видим.
Закончив, я укладываюсь обратно. Осторожно сверяюсь со своими мыслями и чувствами – с некоторой опаской, как будто впервые наступаю на больную ногу после гипса. Я снова жив. У меня закрываются глаза. Я и не знал, какой тяжелый груз носил в сердце, пока он не исчез.
По моим волосам блуждает рука. А потом я чувствую резкую боль.
– Ай!
Скай не спит и смотрит на меня. У него в пальцах зажат темный пучок волос.
Я хватаюсь за голову и потираю саднящее место.
– Скай, ты что… Волосы только что у меня выдрал?
Он хитро улыбается.
– Это для куклы?
– Нет. Ты мне не враг, Уайлдер. Я положу их в шкатулку и буду хранить.
– Странный ты человек. – Мы оба не можем сдержать улыбки. За окнами занимается золотисто-голубой день. Я почти чувствую запах холодного свежего воздуха.
– Уже поздно, – говорю я. – Наверное, дороги расчистили. Нам еще не пора?
Скай пожимает плечами:
– Меня нигде не ждут.
– Эм…
– Да, Уайлдер?
– Всегда со всеми так?
– Нет. На самом деле никогда. – Глаза у Ская большие и испуганные, и он тянется ко мне, хватая изо всех сил, и все вокруг плывет, и сквозь боль я слышу себя: о, похоже, у нас серьезные неприятности.
Я резко отталкиваю его.
– Погоди, что сейчас происходит?
– Ты имеешь в виду… это?
– Ну да… Между нами.
– Я не знаю, – шепчет он, и его слова согревают мне лицо. – Я не знаю, Уайлдер, замолчи. Пожалуйста, просто…
На нас льется яркий свет, он бьет как будто отовсюду, и я думаю: вот оно, наконец, и я… Но я не заканчиваю мысль.
Любовь.
Когда мы возвращаемся обратно в колледж, Скай останавливается у главного входа.
– Умираю от голода, – заявляет он. – Иди займи нам место. Встретимся в столовке. Я отгоню машину на стоянку. – Скай легко проводит пальцами по моему загривку. Его прикосновения волной отдаются по всему телу.
– Хорошо, – говорю я.
Проходит еще несколько секунд.
– Мне кажется, для этого тебе надо выйти из машины, Уайлдер.
– А, да, конечно. – Я чувствую, насколько глупая у меня на лице улыбка. Она такая широкая, что мне почти больно. – Уже иду.
Я иду в столовую и занимаю два места. Сейчас рано, почти никого нет. Кто-то сделал скромную попытку символически украсить помещение – тут и там висят рождественские венки и зеленый плющ. Думаю, он пластиковый, но все равно выглядит довольно живым и блестящим. В углу стоит искусственное деревце в огоньках и бумажных гирляндах. У меня и вправду праздничное настроение. Я ищу глазами остролист и тут же вспыхиваю. Пока я жду, в столовую забегают еще несколько студентов.
Скай долго не возвращается, и я не понимаю, что могло его задержать. Может, что-то с машиной? Типа шины? Я не очень разбираюсь в автомобилях. Время идет, а Скай все не появляется. Да ну его, сам поест, когда придет. Я хватаю тарелку и наваливаю на нее еды. Сегодня у них сладкая картошка с зефиром.
Потом позвоню маме, – думаю я. Поздравлю ее с праздниками. И папе позвоню. Все будет хорошо. Можно двигаться дальше. Мы больше не прикованы к прошлому. Мы все теперь свободны.
Зал пустеет. Еду начинают убирать, так что я быстро хватаю остатки индейки и хлеба для сэндвичей и заворачиваю их в салфетку. Скаю придется обойтись этим, потому что ничего больше я стянуть не могу. Хотя ему, кажется, все равно, что пихать себе в рот. Я вспоминаю, что случилось вчера ночью, его рот, и вокруг как будто снова становится жарко. Я чувствую себя прозрачным – словно любой, кто взглянет на меня, может увидеть мои мысли.
Кто-то хлопает меня по плечу. Пора идти, им надо убираться.
Аккуратно прижимаю сэндвичи к груди, пока иду по двору и поднимаюсь по лестнице. Пожарная дверь, закрываясь, больно бьет по голени, но мне все равно.
Дверь в нашу комнату слегка приоткрыта. Может быть, Скай заснул? Мы не особо спали прошлой ночью.
Я открываю дверь. Комнату наполняет мощный запах индейки из соседних кухонь. Сумка, которую я брал с собой в тюрьму, одиноко и неподвижно лежит посреди кровати. Его половина комнаты абсолютно пуста. Вещей нет. Я заглядываю в ящик. Куклы из волос тоже нет. Его шкаф и тумбочка выглядят обшарпанными, грязными и неряшливыми, как вся пустая мебель.
На подушке лежит сложенная записка. Я хватаю ее и разворачиваю. Пальцы с трудом цепляются за бумагу (расперчатались). Все становится скользким, как во сне.
Зелеными чернилами написана всего одна строчка:
Спасибо за все.
Меня поражает страшная мысль. Я начинаю рыться в сумке. Задыхаясь, раскидываю на кровати все содержимое. Папка со всеми моими заметками, вырезками и записями исчезла.
Я поднимаю голову. Неужели я слышал крадущийся звук на лестнице? Как будто кто-то спрятался в душевых, чтобы проскользнуть мимо двери к ступенькам? Будто кто-то ждал и наблюдал, чтобы взглянуть на меня последний раз.
Слышу, как
