запредельно объемный список дел, служебных, походных и кадровых, не нести сугубую ответственность за немаленький экипаж подземного крейсера проекта с ласковым названием КПК-17 «Ильич» и бортовым номером из десяти секретных цифр и букв...
Вместо этого военный пенсионер мог провести утро, любое по своему выбору, в приятном безделье: выпить кофе или чаю (на выбор), аппетитно похрустеть свежим багетом, неторопливо и внимательно, перечитывая по два раза отдельные абзацы, ознакомиться с утренней прессой. Собраться, в конце концов, и в виде совершенно гражданском выгулять самого себя по замечательным улицам северной столицы СССР! Корсаку все это гражданско-пенсионное житье-бытье нравилось неимоверно.
Дня, примерно, три.
На четвертое утро деятельная натура командира в отставке потребовала немедленных действий: прямо сейчас и с прицелом на дальнюю перспективу. Говоря проще, Корсак решил отложить негу и излишества на когда-нибудь потом, и отправился устраиваться на работу.
Куда может пойти работать отставной военный (пусть подзграничники, с неизжитой пока еще у нас кастовостью, не считают себя ни армией, ни флотом: так и говорят, «мы не военные, мы подземные»)?
Отставной кап-два размышлял над проблемой долго: все время, пока тщательно наглаживал электрическим утюгом брюки и свежую сорочку, пока придирчиво осматривал ботинки, начищенные еще с вечера, пока надевал все вышеперечисленное вкупе с разными важными мелочами, на свой крепкий организм и спускался по лестнице с третьего этажа, то есть, в совокупности, минут примерно семь.
«Идти в милицию не стоит. Не знаю специфики совершенно, да и начинать капитану второго ранга заново с младшего лейтенанта неприятно, и в смысле субординации, и по возрасту.» - Корсак отвлекся на завязывание шнурков.
«Вообще, наверное, не стоит думать ни о чем боевом или охранном. КГБ, милиция, прокуратура и обычная, наземная, армия — отставить.» - Гюнтер запер дверь съемной квартиры и устремился вниз по ступенькам. «А вообще, стоит вспомнить слова классного руководителя».
Перед глазами, как наяву, встал главный образ детства и отрочества: могучий огр, лысый, как колено и такой же круглый в смысле головы. Классный преподавал историю, делал это страшно интересно, и потому пользовался среди неугомонных школьников заслуженным авторитетом.
«Юноша, главное — найти себе дело по душе, и Вы ни дня не будете в жизни бездельником.» - так говорил учитель.
У Гюнтера, конечно, была в этом смысле мечта. Мечта росла вместе с ним все детство, забралась в отрочество, строго по практике, завещанной классиком, перешла в юность. Все то время, пока Корсак постигал сложную науку управления подземным кораблем и человеческим коллективом, превосходил истмат и диамат, вступал сначала в комсомол, потом в партию, получал первое и последующие командирские звания, мечта жила внутри, вот какой она была крепкой!
Гюнтер Корсак мечтал писать. Не фельетоны писать, не заметки какие-нибудь более серьезные, даже не рассказы и повести для, допустим, юношества. Товарищ отставной командир нежно лелеял в себе искру таланта военного историка или обозревателя: во всяком случае, наличие такого таланта, пусть и не развитого, оказывалось весьма кстати при составлении разного рода документов, а их через крепкие профессиональные руки Корсака за время службы прошло предостаточно.
Васильевский остров встретил мужчину замечательно: мелкими лужицами, ярким солнышком и легким ветерком. Совсем недавно прошел теплый дождик, воздух очистился от пыли большого города и вдыхался как-то по особенному весело и радостно.
В левом ухе прозвенело. «Через двести метров поверните налево,» - сообщила ненастоящая девушка Василиса, мелкий электрический дух, заклятый и посаженный специалистами зеленоградского завода Ангстрем в специальную пластмассовую коробочку. Коробочка, кстати, называлась словом элофон, то есть — электрический телефон, и представляла собой самое острие советского научно-магического прогресса. Кроме точного и своевременного указания маршрута следования по любому советскому городу, она еще умела соединять в один телефонный звонок двух и более абонентов, передавать короткие текстовые записки, снимать не очень большие и четкие, но маголограммы и еще массу всего такого, что раньше требовало приличного расхода эфирных сил и виртуозного владения концентратором.
Корсак, как и всякий подзфлотский командир, прогресс неимоверно уважал и даже любил: особенно его радовало то, что настоящие чудеса науки постепенно становятся доступными не только товарищам военным или товарищам ученым, но и любому гражданину страны Советов, сколько их ни есть!
Вот и получалось, что сейчас отставной командир направлялся в натуральное сосредоточие прогресса: редакцию замечательной газеты «Научно-Технический Вестник», или, как ее называли повсеместно, НТВ. Газета как бы объединяла в себе все лучшее, что только можно было придумать на этот и подобный, счет.
Здание располагалось на изрядном расстоянии от съемной жилой площади: требовалось пройти насквозь половину Васильевского острова, перейти через недавно отремонтированный мост Лейтенанта Шмидта, пересечь Площадь Труда, и обрести искомое в историческом здании, с другой стороны которого располагается главпочтамт города на Неве.
Против подспудного ожидания, соискателя вакансии, опубликованной только еще третьего дня, встретили приветливо и радостно: видимо, действительно остро нуждались в подобающих кадрах, а молодой пенсионер отлично подходил по целому ряду признаков: и грамотная речь, и высшее техническое, пусть и немного однобокое, образование, даже нетипичная для пишущей братии любовь к дисциплине и порядку — все говорило в пользу того, что вакансию Корсак займет.
Так и случилось.
Буквально через час, удивительно быстро пройдя бюрократические препоны (сильно помогла привычка носить с собой кристалл со всеми нужными документами), вновь трудоустроенный журналист обживал личный рабочий стол в огромном и светлом зале: судя по количеству столов, пребывающих в рабочем беспорядке, под высокими потолками и между панорамными окнами, трудилось еще десять человек. Сам Корсак получался одиннадцатым.
Немного ранее прошла и установочная встреча с новым начальством.
- Платить будем, на первых порах, немного: сто пятьдесят оклада и по одному рублю за страницу, принятую в набор. Страница у нас, уточняю, тысяча восемьсот знаков, и даже с учетом пробелов. - Главный редактор, неимоверно пожилой хээсэс, будто извинялся перед новым сотрудником.
- Ничего страшного. Вполне себе приличные деньги, на первое время хватит. Да и пенсия вот, и писать можно много, не надеясь на минимум. Правильно? - Корсак совершенно не имел в виду произвести какое-то особенное впечатление, но оно получалось само собой, и было преизрядным.
Главный редактор (Игорь Семенович Телин, сообщила со стола бронзовая табличка) зримо обрадовался. В вечно грустных глазах его промелькнула тень легкой досады, но не на нового сотрудника, а на тех, прочих, совершенно не умеющих ценить заработанного, и вечно занимающих у более бережливых коллег до получки.
Промелькнула - и пропала, как и не было ее.
- Так, о распорядке. Являться на работу ежедневно не требуется, - немного даже
