Но ничего примечательного нельзя былоусмотреть в этом человеке, ни ростом, ни одеждой не выделявшемся из толпы. Онбыл невысок и коренаст, с деловитой повадкой, волосы его были сильно тронутысединой, а на лбу и щеках раздумье проложило глубокие складки, словно резанныепо твердому дереву. На нем было приличное черное платье, чуть порыжевшее нашвах, и по всему виду его можно было принять за умельца-мастерового. Слушаяаттестацию, которую ему давал мистер Миглз, он все время вертел в руках футлярот очков, делая это с тем особым движением большого пальца, которое свойственнолишь руке, привыкшей держать инструмент.
— И вы тоже ступайте с нами, — сказал мистерМиглз грозно. — Я вас сейчас представлю. Ну, марш!
Всю дорогу, пока они шли к парку, Кленнэмпытался угадать, чем мог провиниться этот неизвестный, так кроткоповиновавшийся мистеру Миглзу. Глядя на него, трудно было заподозрить, что онуличен в покушении на носовой платок мистера Миглза; на скандалиста илихулигана он тоже не походил. Он казался спокойным, тихим, уравновешеннымчеловеком, не пытался сбежать, и хоть явно был чем-то огорчен, никакихпризнаков стыда или раскаяния не обнаруживал. Если он и в самом деле совершилпреступление, значит, он — непревзойденный притворщик; если он преступления несовершал, почему мистер Миглз тащил его за шиворот из Министерства Волокиты?Артур успел подметить, что человек этот занимает не только его мысли, но имысли мистера Миглза тоже. На коротком пути от Министерства до парка разговор уних явно не клеился, и о чем бы ни заводил речь мистер Миглз, взгляд егопостоянно возвращался к их спутнику.
Наконец, когда они уже очутились среди зелени,мистер Миглз остановился и сказал:
— Мистер Кленнэм, сделайте мне одолжение,посмотрите хорошенько на этого человека. Его зовут Дойс, Дэниел Дойс. Вы,верно, не подумали бы, что этот человек — отъявленный мошенник?
— Разумеется, нет.
Было очень неловко отвечать на такой вопрос вприсутствии того, кого он касался.
— Ага! Разумеется, нет. Я так и предполагал. Ивы, верно, не подумали бы, что он — преступник?
— Нет.
— Ах, нет? Вот и напрасно. Перед вами самыйнастоящий преступник. В чем же его преступление? Кто он — убийца, поджигатель,вор, взломщик, грабитель с большой дороги, подделыватель подписей, плут,вымогатель? Как вам кажется?
— Мне кажется, — возразил Артур Кленнэм,уловив тень улыбки на лице Дэниела Дойса, — что ни одно из этих обозначений кнему не подходит.
— Да, тут вы правы, — сказал мистер Миглз. —Но природа наделила его изобретательским даром, и он вздумал употребить этотдар на благо общества. А это, несомненно, тяжкое преступление, сэр.
Артур снова взглянул на Дойса, но тот лишьпокачал головой.
— Дойс — слесарь и механик, — продолжал мистерМиглз. — Крупными делами он не занимается, однако как изобретатель весьмаизвестен. Лет двенадцать тому назад он успешно закончил одно изобретение,которое может иметь большое значение для Англии и для человечества. Уж не будуговорить, сколько денег ему это стоило и сколько лет он трудился над своимизобретением, но закончил он его лет двенадцать тому назад. Верно я говорю? —спросил мистер Миглз у Дойса. — Знайте, это самый несносный человек на свете:он никогда не жалуется!
— Да, двенадцать. Или лучше сказать,двенадцать с половиной.
— Лучше сказать! — подхватил мистер Миглз. —По-моему, это не лучше, а еще хуже. Так слушайте же, мистер Кленнэм. Кончивсвое дело, он обратился с ним к правительству. И с той минуты, как он обратилсяк правительству, он стал преступником! Да, сэр! — вскричал мистер Миглз, рискуяснова разгорячиться сверх меры. — Он уже не добропорядочный гражданин своейстраны, он — преступник. С ним обходятся как с человеком, совершившим злодеяние.Его можно шпынять, третировать, изводить оттяжками и проволочками, без концагонять — от одного молокососа или старца благородного происхождения к другомумолокососу или старцу благородного происхождения; он не имеет правараспоряжаться ни своим временем, ни своим достоянием; он — изгой, от которогопозволительно отделываться любыми средствами.
После перипетий нынешнего утра Кленнэму совсемне трудно было в это поверить.
— Дойс, да оставьте вы в покое свой футляр дляочков, — воскликнул мистер Миглз. — Лучше скажите мистеру Кленнэму то, в чем выпризнавались мне.
— Да мне в конце концов и самому сталоказаться, что я повинен в каком-то злодеянии, — сказал изобретатель. — Ведьвсюду, куда бы я ни толкнулся, меня встречали как злодея. И я не раз должен былнапоминать себе, что не совершил ничего такого, за что мое имя следовало быпоместить в Ньюгетский Альманах,[32] а лишь заботился о всеобщей пользе иэкономии средств.
— Вот вам, пожалуйста! — сказал мистер Миглз.— Судите сами, преувеличил ли я. Теперь вы не будете сомневаться в истине того,что мне еще осталось вам рассказать.
