– Про еду не забудь! – ужаснувшись и сжав сильнее прутья, заорал Брут, осознав к чему все идет.
– Э…Да! Вот того кабанчика моим сокамерникам! – спохватившись, он указал на шипящую жиром, покрывшуюся золотистой корочкой тушку над костром. Старейшина кивнул, и несколько ботов поспешили выполнить наказ.
– А мне – ее! – выдал он залпом, схватив за руку и притянув к себе пританцовывающую, хихикающую девушку. – И твою хижину!
Старейшина насупил брови и Хродгейр поспешил поменять хижину вождя на любую другую. Придя к согласию, здоровяка, нежно обнимающего за талию девушку ручищей, повели мимо клеток к одной из лачуг. Проходя мимо, он заорал пленникам, алчно впивающимся в сочную плоть и рвущим ее с вожделенным наслаждением на лице:
– Я же говорил вам!
– Молоток, Хродгейр! – с набитым ртом пробормотал Стив, сжав над головой кулак перепачканный в мясном соку.
Брут хотел поблагодарить здоровяка за самый прекрасный ужин в его жизни, но кусок плоти во рту оказался настолько ароматным, питательным и хрустящим, что он так и не смог сказать ни слова.
Набив брюхо до отвала, сожрав полкабана, парни валялись на подстилке, не в силах шевельнуться, они только и делали, что глядели в серебрившиеся звезды и сгорающие в атмосфере кометы. А также, уже битый час слушали крики и стоны, разносившиеся над всей деревней и вводящие в заблуждение бодрствующих обитателей леса. Исходили ахи и охи из той лачуги, которую так доброжелательно предоставил старейшина победителю вместо своей хижины. В процессе, это непрекращающееся действо, начинало порядком бесить и выводить из себя, но у Брута сейчас не было сил даже злиться, и он попросту пытался не акцентировать на этом внимание и старался наслаждаться моментом. А момент был поистине прекрасным, стоящим того, чтобы его запомнить и вспоминать снова и снова, вплоть до самой старости. Все те испытания и лишения, пройденные за два дня, стоили того, чтобы вот так запросто валяться на голой земле, посреди сотен километров саван, лесов, гор, среди миллионов враждебных ботов и хищных животных и, набив пузо, созерцать причудливые узоры вселенной. И сейчас, находясь в безумной опасности, ему стало так хорошо и легко, он почувствовал себя настолько свободным, насколько вообще было под силу человеческому существу… По-настоящему свободным. Никогда прежде он еще не испытывал такого ощущения, – будто парил над своим телом, будто и не был телом вовсе, но ощущал себя, как нечто эфемерное, воздушное и он чувствовал себя счастливым, как когда-то давным-давно, в далеких днях детства, минувших быстро, словно просмотренный от начала до конца фотоальбом. Когда не нужно было думать о пропитании, работе, гаджетах, играх; о собственной крыше над головой, о новеньком мобиле… Не нужно было думать о кредитах и забивать голову бессмысленной, бесполезной информацией, а можно было просто чувствовать себя, быть собой и оставаться собой… Звезды закрутились в голове в медленном, грациозном вальсе, лица сменялись каскадом, крича и брызгая слюной, что он не прав, он должен работать и зарабатывать, он должен быть перспективным молодым человеком, иметь семью и мочь содержать ее… Но тут же каскад исчез и возникло одно лицо, молодой темнокожей женщины, лет двадцати, привлекательной внешности и добрыми чертами. Она улыбалась ему белозубой улыбкой, ее карие глаза смотрели так, будто гордились им. «Мама…», прошептал Брут, но нежное, родное лицо тут же метафизировалось в доброе, заботливое лицо бабушки. Полные губы ласково растянулись, и она заговорила: «Сейчас ты тот, кто есть на самом деле. Ты – чистое, нежное, мягкое существо. Но ты не должен сдаваться, когда теряешь себя, когда забываешь кто ты на самом деле. Ты должен бороться, должен быть сильным. Жизнь не всегда такая, какой нам хочется ее видеть, она, как кошка, которая гуляет сама по себе. Не печалься о том, чего не можешь постичь. Мы всегда будем любить тебя. Всегда, слышишь…» Последние слова были произнесены двумя голосами, лицо бабушки раздвоилось и теперь мать тоже смотрела на него. Они улыбались и растворялись среди звезд, во вселенской пустоте.
– Слышишь… Ты слышишь это, Брут? – тряс его за плечо всклокоченный, хлопающий ресницами спросонья Стив.
– Такой сон прервал… – вскочив, как ужаленный, но тут же в досаде пробубнил Брут. Повалившись обратно в идеально примятую по форме тела подстилку и захлопнув глаза, он попытался вернуться в сон, где было так тепло и уютно, где он мог увидеть мать, черты которой помнил лишь по слабо сохранившемуся в памяти последнему отпечатку лица, перед самой ее смертью.
Неожиданно из леса прогромыхало ревущее рычание крупного… неимоверно крупного зверя. Деревня мгновенно ожила, в предрассветных сумерках. Воины, вооруженные копьями, топорами и луками, перебегали с одной стороны единственной улицы, на другую. Несколько мужчин, тянули ворота, раскрывая их настежь. Часовой, охраняющий пленников незаметно куда-то исчез и узники, вжавшись в противоположную сторону клетки, с ужасом глядели на раскинувшиеся зеленой стеной джунгли за воротами.
Вновь раскатилось злобное рычание, прозвучав гораздо ближе и четче. Испуганно чирикнув и захлопав двумя-тремя десятками крыльев в кронах, вспорхнула стайка пернатых. Стихло. Даже листья на деревьях не смели шевельнуться, замерли, казалось, даже надоедливые мухи и мошкара. И он явился, словно из ниоткуда появившись в воротах, огненно-рыжий, на фоне лесной зелени, с огромной львиной мордой, двумя изогнутыми саблями клыков и густой гривой, торчащей в стороны, словно языки пламени на голове и переходящей в смоляной на шее, груди и передних лапах, свисая до колен. Задняя половина туловища песчано-оранжевая с проборами черных тигровых полос.
Жители притихли, воины с оружием наперевес осторожно выглядывали из-за укрытий. Зверь, словно улавливая воцарившийся запах страха, будто чувствуя, как его здесь боятся и уважают, двинулся чинно, игриво помахивая в стороны полосатым хвостом, велеречиво порыкивая и похрипывая.
– Мне чудится или этот полулев-полутигр смотрит прямо на меня? – вжавшись до предела в прутья, в ужасе пролепетал Стив.
– Нет. Это просто невозможно… Мне что, снова выпал бонус от судьбы? Или я теперь постоянно буду притягивать к себе всяких монстров? – задыхаясь от негодования плевался Брут.
– Вот же, гадство! Он прибавил ходу! Он несется прямо на нас! Гребанный насос, стреляйте же! – путаясь и запинаясь, вопил Стив.
Тигролев, словно чуя опасность, превратился в жгучую молнию. В несколько грациозных прыжков он добрался до клетки, вздыбившись, размашисто полоснул когтищами по прутьям. Но в это же время раздалось уже знакомое свиристение и из-за укрытий, свистя в воздухе, взметнулись стрелы. Их было с десяток и ни одна не попала в цель, зверь в мгновение разодрал прутья так, что если постараться, то можно было вылезти из клетки. Из-за стен лачуг, окружая монстра, с обеих сторон высыпало пятеро воинов с копьями и принялись опасливо тыкать в гиганта. Взметнулась вторая волна стрел и несколько из них угодили в туловище. Тигролев лишь недовольно рыкнул и молниеносно набросился на ближних аборигенов, располосовывая их тела на бифштексы. Дуплетом брызнула кровь, обнажились, будто разрубленные кости ребер, в землю полетели разорванные куски желтоватой печени, целой вереницы кишок, почек. Мертвые тела мгновенно повалились, зверь зарычал, предупреждая ботов о том, что их ожидает нечто подобное, если те не уберутся.
