— Прошу вас, матушка, позвольте мне взять поднос.
— Здесь вам собрали холодных закусок, чтобы всякий раз, когда захочется перекусить… Амандина.
Паула протянула девочке руку, та теперь стояла позади Соланж.
— Добрый день, матушка.
Амандина взяла руку Паулы, сделала вид, что поздоровалась.
— Прекрасно, должна сказать, что вы обе выглядите хорошо.
— Спасибо, матушка. Вы присядете? — пригласила Соланж.
Они втроем сели на диван, Амандина в середине. Они улыбались друг другу, откинувшись на подушки. Смотря прямо перед собой, они с увлечением разглядывали потухший очаг.
— Давно я здесь не была. У вас очень уютно, прямо как дома.
— Возможно вы захотите переехать сюда жить, матушка, теперь, когда мы уезжаем. Вы могли бы спать на кровати Соланж, она побольше, и приглашать к себе кого-нибудь из сестер переночевать. Девочки часто рассказывали, как бегают по ночам в гости друг к другу, но я никогда не была у них, хотя Сидо приглашала меня много раз и…
— Это не слишком удачная идея. Спасибо.
Соланж дернула Амандину за волосы, состроив гримасу.
— Так значит, это правда? То, что вы уезжаете, — спросила Паула.
— В субботу, — кивнула Соланж.
— Столько перемен, — Паула повернулась так, чтобы видеть Соланж.
Все еще сидя между ними и ощущая рост напряжения, Амандина спросила Паулу:
— Хотите, мы возьмемся за руки?
Она протянула руку Пауле, та взяла ее, разглядывая свою старую коричневую руку в крошечной белой ладошке Амандины.
— Иногда лучше просто держаться за руки, чем разговаривать, — объяснила она матушке.
Амандина протянула другую руку Соланж и начала раскачивать их, пока женщины пристально смотрели друг на друга. Паула рассмеялась, потом спохватилась, мягко положила ручку Амандины на диван, встала:
— Я вас оставлю. Обедайте и отдыхайте.
— Благодарю за заботу, матушка.
— Если бы я позаботилась раньше.
Глава 3122 июня, в субботу утром, едва только солнце взошло, Соланж и Амандина отправились прощаться с Филиппом. Соланж застелила старым пледом для пикников дно тачки и усадила туда девочку. Клеопатра в собственной лодке. Путь к могиле Филиппа не был короток, и Амандина то шла пешком, собирая по дороге полевые цветы, то исчезала время от времени между шпалерами винограда, чтобы прилечь на секунду на мягкий чернозем.
— Что ты делаешь? Земля еще влажная. Мне не во что тебя переодеть, вся наша одежда упакована.
— Я говорю «до свидания» виноградным лозам.
— В Шампани полно винограда.
— Знаю, но это другой виноград.
Когда они дошли, то сначала привели могилу в порядок. Амандина очищала надгробный камень стеблями молочая и сухими листьями. С собой они принесли маленький совок и горшок базилика и посадили его у основания памятника. Полили водой из захваченного с собой кувшина.
— Надеюсь, он по-прежнему любит базилик.
— Не сомневаюсь в этом.
— Мария-Альберта будет его навещать. Она обещала.
— Да, она сказала, что ты с ней договорилась.
— Мы когда-нибудь вернемся?
— Думаю, да. Когда-нибудь. Но когда мы вернемся, все не будет таким как прежде, и мы сами не будем, и люди, живущие здесь, даже монастырь и земля вокруг изменятся. Будет интересно увидеть все после долгого отсутствия, понимаешь?
— Понимаю. Поэтому Филипп уходит с нами.
— Я тоже так думаю. Пора возвращаться. Через час автомобиль епископа заберет нас.
Сестры упаковали хлеб и сыр, утиный паштет, вяленые колбаски, цукаты, соты с медом, имбирные пряники, шоколад, шарики сливочного масла — каждое блюдо было тщательно завернуто или в промасленную коричневую бумагу, или в свежие белые салфетки и упаковано в плетеную корзину. Достаточно вместительную для нескольких дней и ночей.
Туалет Амандины, для нее почти сдержанный, включал в себя красные сапожки; кружевную юбочку, когда-то презираемую, а теперь любимую; недавно расставленный корсаж, очень удобный; клетчатую рубашку и розовый свитер, вышитый ирисами более темного оттенка. Волосы были распущены по плечам в буйном беспорядке. На Соланж — мягкий желтый жакет, застегнутый до подбородка маленькими жемчужными пуговками в атласных петельках. Он принадлежал ее матери и очутился в ее чемодане перед отъездом из Авизе в Монпелье, его принесла Магда, аккуратно упаковала в бумагу и положила поверх других вещей, улыбнувшись, ну, почти улыбнувшись, затем она повернулась и вышла. Это было девять лет назад, но Соланж ни разу его не надевала. С узкой темно-синей юбкой, которую Янка заказала ей в Реймсе у портного к шестнадцатому дню рождения и отлично на ней сидящую, жакет бледно-желтого цвета отлично гармонировал.
Обута она была в туфельки без каблуков с гибкой подошвой, часть вечерней униформы воспитанниц монастыря, которые дважды в год сестра, отвечающая за это, заказывала и для нее. Соланж тоже оставила волосы распущенными, массу белокурых локонов, падающих на плечи. Несколько красноватых отметинок после перенесенной болезни еще отмечали покрытую легким загаром кожу лица и шеи.
На грудь Соланж повесила сумочку с документами Амандины, которые выдал Фабрис, с невообразимым для нее количеством франков и рекомендательными письмами с просьбой о помощи в любой курии любого округа Церкви Матери Божией во Франции. Туда же Соланж положила свои документы и историю болезни Амандины, заполненную Батистом. Она то открывала, то закрывала сумочку, все время складывала в нее новые бумаги, открывала ее снова.
Они устраивались на заднем сидении лимузина с маленькими фиолетовыми флагами на капоте, в то время как водитель грузил единственный чемодан и корзину, те же самые, с которыми Соланж покидала ферму. Немногое она приобрела за прошедшие годы. Книги, игрушки и зимнюю одежду упаковали для дальнейшей отправки. Водитель захлопнул дверь. Амандина опять открыла ее, чтобы послать последний поцелуй сестрам, толпившимся в портике с платочками, прижатыми к глазам и носам.
В то время когда водитель Фабриса вез Амандину и Соланж на станцию, его помощник постучался в дверь спальни. Епископ был еще в постели.
— Войдите.
— Ваше преосвященство, пожалуйста, простите за вторжение, но нам только что сообщили…
— Что сообщили?
— Франция капитулировала, ваше преосвященство. Окончательная капитуляция, сир.
— Возьмите джип, езжайте на станцию, найдите их. Найдите Алена. Потребуйте от властей объявить по громкоговорителю. Не допустите, чтобы они сели в поезд. Бегом.
Соланж попросила, чтобы Ален, водитель епископа, высадил их у главных дверей вокзала.
