Посвящается Сесилии Б.
Бум!
Судя по дневнику Бена, в июне 199.-го мысли его зловеще вращались по замкнутому кругу. «Люди говорят совсем не то, что думают», «что считать добром и злом — дело вкуса», — писал он. Или: «Мы вечно стремимся прийти к заключению, хотя в конечном счете („в конечном счете“ подчеркнуто самим Беном) не продвигаемся дальше вступления».
Чтобы понять, как Бен стал таким, каким мы знаем его сегодня, человеком, который весело насвистывает на ходу, всегда не прочь пропустить стаканчик, давно забросил свой дневник и увлекся изучением животных, надо вернуться к тому летнему утру, когда он вышел из дому, без всякой цели, просто так.
— Просто так, просто так… — бормотал Бен себе под нос. — То-то и оно, что не так! Все не просто и не так.
Настроение в тот день у него было так себе.
Как ни старалось солнце, как ни наяривало, но развеять мрак в душе Бена, чтоб у него там распогодилось и распустились розы, не могло — свет и тепло не пронимали Бена. Он угрюмо шагал, обдавая каждого, кто на него ни взглянет, серым, слякотным зимним холодом. Будто сгусток ненастья брел ясным утром по городу.
Остановившись у табачного киоска, он купил пачку сигарет, достал одну штуку и протянул бомжу, который сидел тут же на углу, но тот отказался.
«Черт подери, — подумал Бен, — и как он ухитряется торчать тут целый день, ни разу не курнув?»
На минуту он поставил себя на место бомжа и задал тот же вопрос самому себе: «И как я ухитряюсь торчать тут целый день без единого перекура?»
Но ответить не смог, а потому вернулся на свое место и пошел себе дальше.
Чуть отойдя, он повернул назад, чтобы еще разок спросить бомжа о том же самом, но не решился — прошагал мимо. Тогда он перешел на другую сторону улицы и, глядя под ноги, направился в первоначальную сторону.
Бомж удивленно на него смотрел. Бен проклинал себя: «Ничтожество! Заговорить и то ни с кем не можешь — трус!»
Знал бы он, что перемена тротуара переменит его жизнь до полной неузнаваемости, так порадовался бы своей вполне, в конце концов, понятной робости. Но он еще не знал и потому все шел и злился на себя, и едкий дым отвергнутой сигареты омрачал его мысли.
* * *
На последнем этаже дома, на другом конце той же самой улицы, проснулась и потягивалась девушка, которая еще не знала, как ее зовут. А в ней проснулась неистовая жажда грейпфрута, как всегда по утрам, не считая воскресного, когда ее больше тянуло на персики.
Но укорять себя за то, что не запаслась любимыми цитрусами с вечера, хотя прекрасно знала, что пожелает их с утра, она не стала, а вскочила с постели и запустила подушкой в жирного кота, который спал, свернувшись на полу.
— Не для того я назвала тебя Билли Кидом, чтоб ты тут дрых без просыпу! — крикнула девушка.
Кот лениво запрыгнул на кровать и снова улегся. А девушка голышом прошлепала в ванную, сунула голову под кран и тряхнула грудями, чтобы немножко их взбодрить.
Заспались все сегодня, сказала она и вернулась к кровати со стаканом воды в руке.
От ледяного душа кот взвился и заметался по комнате.
— Давай-давай! — сказала хозяйка.
Она положила коту остатки овощного рагу и, глядя, как он лопает, вздохнула: этот котище сожрет что угодно.
Потом она нырнула в платьице, сунула ноги в пластиковые пляжные босоножки (продавщица в магазине, припомнилось ей вдруг, называла их «медузами») и, хлопнув дверью, вышла на улицу.
Прямо в соседнем доме была бакалейная лавочка, которую держал африканец, девушка рванула туда, но наткнулась на запертую дверь. На двери болталась табличка с надписью: «Обиделся».
«Первое апреля?» — мелькнуло у нее в голове, но вид залитой летним солнцем улицы опровергал эту гипотезу. Тогда она, лишь вскользь подумав, кто ж это обидел бедного африканца, пошла в другой магазин, на той же улице подальше, где торговали только фруктами и овощами.
«Что ж, — думала она, — там даже лучше. А мне урок — не будь такой лентяйкой». Хотя и знала, что давно уже отвыкла лениться.
* * *
Девушка, которую звали неведомо как, шла быстро-быстро, подгоняемая голодным бурчанием в животе. Нацелившись на пирамиду восхитительных грейпфрутов впереди, она не замечала ничего другого.
Бен шел, повесив отяжелевшую от мрачных мыслей голову, и не видел ничего, кроме своих потрепанных туфель скитальца. Зелено-красно-желтой груды фруктов, с которой в этот миг он поравнялся, он не замечал.
…
И — БУМ! — они столкнулись.
…
Волей-неволей Бен поднял голову, и что же — прямо перед ним сидела, как и он, на тротуаре и смеялась молодая девушка.
Но он не улыбнулся, хоть что-то в потаенных недрах его души шептало, что вообще-то происшествие смешное. Он помог ей подняться и спросил:
— Вы не ушиблись?
— Нет, Балу.
— Точно?
— Ну да, Балу.
— Я Бен.
— Бен Балу?
— Просто Бен. А дальше — что хотите.
— Тогда, значит, Бен-грейпфрут.
— Что-что?
— Грейпфрут. Это то, что я хочу.
— Но где же я его возьму?
— У тебя за спиной, Балу.
Бен обернулся и увидел море разноцветных овощей и фруктов.
— Позвольте, я куплю вам штучку? — спросил он, краснея.
— Давай.
— Наверно, это лучше, чем сигарета, — задумчиво проговорил он.
— А ты не куришь?
— Курю.
— Отлично! Потому что после хорошего грейпфрута я люблю выкурить сигаретку.
— Я думал, вы скажете: «хорошую сигаретку».
— А я не так сказала?
— Нет, вы сказали просто: «сигаретку».
— Правда? А я была уверена, что и «хорошую» сказала.
— Нет, уверяю вас.
— Ну, ладно… как там было?
— Отлично. Потому что после хорошего грейпфрута я люблю выкурить сигаретку.
— Отлично! Потому что после хорошего грейпфрута я люблю выкурить… хорошую сигаретку!
* * *
К прилавку они подошли вместе. Торговец улыбнулся девушке, а на Бена покосился с опаской. Бен заметил и по укоренившейся привычке низко повесил голову.
