я так свою неприязнь выказываю. Хран, объясни, почему всполошился то?
— Да потому что… — глянул тот сначала на лежащего, а потом на меня. — При условии, что он чеснок на дух не переносит, а значит, вовнутрь употреблять точно не станет, так может пахнуть только одно — яд, Евсения. Мышьяк, точнее, его с чем-то смесь, которой этого беспечника кто-то очень щедро угостил. И, по всей видимости, еще в Букоши.
— Яд? — с округлившимися от ужаса глазами, повторила я. — От которого… умирают?
— Надеюсь, обойдется, — буркнул мужчина и, решительно направившись к выходу, на самом пороге остановился. — Его с раннего детства приучали к цикуте. Это одно из самых смертоносных растений в мире. Вырабатывали защиту. Поэтому и жив до сих пор, а значит, шанс есть. Я седлаю Перца и в Монжу. Попробую там безуй(1) достать — противоядие. Но, если не получится, придется скакать до Бадука. Тишок, ты — на охране, — и быстро вышел вон.
— А нам-то что делать?! — опомнившись, подскочила я с кровати.
— Только ждать, — громко, как по сердцу, хлопнула внешняя дверь…
Ждать… Просто ждать. Сидеть, сжимая холодную, бесчувственную руку, пытаясь ее согреть и слушать. Затаив собственное, слушать едва ощутимое дыхание неподвижно лежащего мужчины… «Только лишь слушать», — не выдержав, сорвалась я к окну, и с остервенением щелкнув ржавой задвижкой, его распахнула. Выпустила наружу давно и муторно зудящую осу. Потом вдохнула свежий уличный воздух, разбавленный прохладой прошедшего после обеда дождя. Постояла, закрыв глаза, несколько мгновений и развернулась к кровати:
— Стахос… Стах… Ты меня не слышишь?.. Наверное, нет. Я хочу сказать, как много ты для меня сделал. Даже, когда совсем еще не знал, ты уже меня спас — разбудил от долгого-долгого страшного сна. И я так тебе за это благодарна, — провела я пальцами вдоль раскрытой мужской ладони, а потом обхватила ее своей. — Я никогда ни за кем не ухаживала, до тебя. Я никогда никого не обнимала, до тебя. И никогда еще не делала того, что собираюсь сделать сейчас… с живым человеком, не с каменным алтарем… С тобой. Потому что не вижу другого способа тебя «разбудить»… Прости меня за это. Я не знаю, получится ли у меня, но, уверена — это единственный для нас шанс. Потому что ты умираешь, Стах… И я это вижу… — замахнула быстрым движением на него. А потом, уже сидя на мужчине, сгребла с груди одеяло и, выдохнув, сложила узором пальцы, прижав их прямо к ее центру…
Сила ударила в виски с таким напором, что я невольно откинула назад голову и зажмурилась. Она заметалась внутри меня, как водный поток, загнанный в ловушку запруды. Не знающий выхода, он ожесточенно противился тому, куда упорно направляла я. В голове, яркими всполохами закружились картинки: падение с моста, Стахос, смеющийся мне вслед на клеверном лугу и он же с пляшущими в черных глазах купальными кострами. И мне уже стало казаться, что меня саму вот-вот разнесет вдребезги этим мечущимся внутри напором, когда ярче всех остальных перед зажмуренными глазами всплыла самая последняя из картин: «…Потому что ты и есть — моя душа. Как отражение в божественном зеркале. И я… я люблю тебя…».
— Я люблю… тебя, — обдав жаром, понеслась огромная сияющая изумрудом волна через прижатые руки в лежащего подо мной мужчину. Сначала с невыносимым нажимом, от которого меня ощутимо стало потряхивать, а потом все спокойнее и тише… До последней капельки… Как плата за все, что когда-то причинила другим. Мучительная, томящая плата. И уже сползая со Стаха к стенке я, наконец, впервые в жизни осознала, что же это такое, отдавать себя другому, до донышка, до самой последней черты… А потом окончательно провалилась в опустошенную тьму…
— … а вот мы сейчас и проверим, насколько. Рот свой открывай.
— Да зачем? — в ответ, возмущенным шипением. — Он горький.
— А затем, что надо подстраховаться… Ох, безголовый, самоуверенный мальчишка, что бы я твоему отцу сказал?
— Говори тише… Хран, а ты становишься сентиментальным. Вон уже и глаза подозрительно покраснели.
— Ага, как только оклемаешься, посмотрим, у кого они покраснеют. И не только глаза. Давно я тебя палкой не гонял… Да откуда они здесь?
— Осы? — тихим писком. — Я гнездо видал под стрехой с той стороны дома. Ночью сковырну и подальше снесу… Ой, одна прямо над…
— М-м-м… — дернула я рукой, пытаясь срочно почесать нос, и к своему огромному удивлению обнаружила прямо перед глазами… пальцы Стахоса, переплетенные с моими.
— Ну вот, раз оса тебя разбудила, вставай, подруга. Пошли, наконец, есть, — от двери, радостно-угрожающе.
— Теплые… Живо-ой… — наплевав на такой тон, водрузила я руку обратно на мужской торс, но, через миг уже подскочила. — Живой!
— Ну… еще не совсем, — шмыгнул в сторону носом Хран. А потом встал с табурета. — Евсения, я тут безуй оставляю, покрошенный, и воду запить. Ты проконтролируй, пожалуйста. Тишок, пошли.
— Евся! В следующий раз я за тобой уже с поварешкой приду. Так и знай, — метнулась подружкина коса в опустевшем дверном проеме.
— Ну, здравствуй… любимая.
— Здравствуй, — облегченно расплылась я и, освободив руку, почесала нос. — Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно, — уверил мужчина, тут же ее вернув. — С самым лучшим в мире лекарем иначе и быть не может.
— А ты что, меня слышал?
— Нет, но, я тебя… ощущал. В какой-то момент, уже уходя, кто-то, будто за руку меня дернул. Не отпустил. И я тогда почувствовал, что это была ты. Ты меня притянула обратно к себе… из небытия… Евсения, — развернул он мою ладонь к своим потрескавшимся губам.
— Стах! — получилось в ответ даже с испугом, но, я взяла себя в руки… в свободную руку. — А сейчас что… уже вечер?
— Уже утро, Евсения. Хран вернулся в сумерках, а всю ночь шел дождь и обязательно под его громоподобный храп. Но, мы с тобой все это благополучно проспали. До самого утра.
— Ну, ничего себе.
— Ты куда?
— Стахос, я уже выспалась. А вот ты пока лежи, — нависла я над мужчиной с уже перекинутой ногой. — И еще, безуй… прямо сейчас.
— Евсения, это же издевательство. И вообще, зачем тратить драгоценный камень на почти здорового меня? — но, я уже знала свой главный и очень убедительный довод:
— Потому что от тебя до сих пор нестерпимо пахнет чесноком. Этого достаточно?
— Вполне… — донеслось до меня у самой двери. — Но, я от него очень скоро избавлюсь. Так и знай! — мне что, опять угрожают?..
Свобода… Что это такое? Наверное, это полет над всем, что когда-то тебя сковывало, а сейчас лишь беспомощно тянет вслед свои руки.
