скрывает эмоции.
— Меня очень удивил ваш способ развлечения. Вы бегаете по полю, совсем одна, но отнюдь, казалось, вы были счастливы.
У Марии чуть челюсть не отвисла. Никто из её ровесников, тем более мальчиков, так с ней не разговаривал. И она боялась открыть рот и напугать своим невежеством. Её так называемые друзья сказали бы что-то более похожее на это: «Чё бегаешь и лыбишься?». А на такой вопрос у Марии был ответ, если вкратце и прилично: «Тебя волнует?». Но тут ситуация другая и ответ требует красноречия. Мария глубоко вдохнула и приготовилась отвечать:
— Да просто бегала. Туда-сюда. Там, сям. Люблю побегать. Танцевать тоже люблю. Вот, платье бабушка сшила на мой день рождения. Я захотела его примерить, поносить. Потом буду торт есть.
— Поздравляю с праздником. Сколько лет исполняется?
— Тринадцать.
— Мне недавно было тринадцать. Такой праздник в городе закатили. Столько шуму вокруг. Я такое не люблю. Покой, книги, разговоры с учителями мне больше по нраву.
— Вы любите учиться?
— А вы нет?
«Что за безумца я встретила?», подумала Мария.
— Я люблю поле, торты, люблю бегать. Много чего люблю, а вот учиться нет. Вы шутите поди? Никто не любит учиться. Это же…учеба!
— Я могу побегать. Торт съесть. Но это не доставит мне того удовольствия, которое получаете вы. Мне скучно это делать. Как вы это делаете? Веселитесь совсем одна? Вам не одиноко?
Простой как поначалу казался Марии разговор, наряду с красноречием потребовал ещё от неё мудрости и совета. А в голове только один ответ: «Тебя волнует?» (вкратце и прилично).
— Я об этом не задумываюсь. Радуюсь тому, что есть, — ответила она серьёзно. Ей тут же захотелось завершить разговор и снова забегать по полю.
— Можете меня научить этому? — попросил он о помощи. — Мой учитель как-то мне сказал, что я слишком взрослый для того, чтобы быть ребенком и слишком молод для того, чтобы быть наследником. Я бы с радостью побыл ребенком еще несколько лет. Вы бываете в городе?
Яков предпочёл не упоминать, что его отец сильно болен и чахнет на глазах. Оттого приходится становиться взрослее, готовясь к короне.
— Редко бываю, только на праздники. Бабушка не любит город.
— Жаль, очень жаль.
Яков знал, как невежливо сверлить постороннего человека взглядом, поэтому пока они говорили частенько оглядывал глазами лес вдалеке, за полем. Но перед тем, как уйти, как окончательно развернуться, его глаза поймали её глаза. Мария улыбнулась из вежливости. По крайней мере, ему так показалось. Он слегка огорчился, кивнул головой, чтобы не смущать девочку повторным поклоном, и решительно зашагал к карете. Первоначальное состояние, будто он находился во сне, улетучивалось. А только оно притупляло его обыденную скромность по отношению к незнакомцам.
— Я кажется, знаю кто вы, — выкрикнула Мария ему в спину.
Яков развернулся.
— Вы сын короля? Имя такое же. И ему примерно столько же, сколько и вам. Вы говорите про наследие и катаетесь на такой карете. Неужели и вправду вы?
— Да, я наследник короля. Его единственный сын.
— И что вы здесь делаете? Совсем один, без сопровождения?
— Мы не так далеко от Волариса, и я доверяю своему народу.
— О как, наивности вам не занимать.
Не успел Яков ответить, как ему крикнул извозчик. Он уже подходил к полю и не хотел задерживаться на дороге. Их ждут к полудню. К полудню они и приедут.
Яков снова развернулся и стал уходить.
— Я вас научу быть ребенком, — снова остановила его Мария, — хоть нам и по тринадцать. Если буду в городе или вы будете здесь когда-нибудь.
Мария помнила до сих пор, какой улыбкой он одарил её на прощание. Будто что-то начал замышлять, но хорошее, по-детски хорошее.
— Ишь! Ты что ли? Машка⁈
Из-за камышей донесся высокий голос, удивленный и с хрипотцой. Мария узнала его. Все тело покрылось мурашками, за каждое воспоминание с этим голосом.
— Бабуля⁈ — кричала Мария, пробираясь через камыши и раздвигая их руками.
— О, какая выросла!
И вот она стоит перед ней. Еще больше сгорбленная, чем в последнюю встречу. Еще больше морщин. Еще сильнее трясутся губы. Зубов почти нет, впрочем, как и тогда. Растопырила бабуля руки и ждёт внучку свою, когда же та упадет в её объятия.
Мария остановилась в двух шагах. Иногда она чувствует себя королевой, а не деревенской девчонкой. И именно это ощущение сейчас парализовало её.
— Что случилось с деревней? — спросила Мария с надеждой, что бабушка опустит руки. Но той упрямства было не занимать. Она сама подошла и сжала «королеву» в объятиях.
— Время, внученька моя, время случилось. Со всеми оно случается, никто от него не убежит.
Наконец-то бабушка её отпустила.
— За восемь лет место в болото превратилось, как⁈
— Пойдем в дом, всё расскажу. Пойдем.
Бабушка взяла Марию за руку и потянула за собой. Ничего не оставалось, как послушаться старшего.
Шли они долго, почти всю дорогу молчали. Бабушка напевала что-то себе под нос. Мария всё хотела задать вопрос, из-за которого она сюда пробралась, но смелости никак не хватало. «В доме буду, спрошу» — решила она.
А дом тот изменился. Мария не стала этому удивляться — потрясений и несостыковок ей хватило на весь день. Раньше дед всегда приводил дом в порядок, ухаживал за ним, за двором вокруг. Теперь же он выглядел как заброшенный, да ещё и посреди болота. Внизу двери собиралась сырость, на крыше рос мох.
Бабуля открыла дверь, торжественно приглашая внучку внутрь. Внутри было темно, а когда Мария зашла, то поняла — тут ещё и холодно, и дурно пахнет.
— Ой, помню, как тебя этот дурень забирал. Встал перед дверями со своей бандой и попросил на неделю. Сказал, что позаботиться. Кто ж знал, что неделя в пятнадцать лет превратится. Как дед тогда был зол.
Бабушка со стонами села у стола и положила на него руку. Мария осмотрела помещение, ужасное не только по меркам королевы, но и по меркам простолюдин, даже прислуги, и столько жалости влилось в её сердце, которое тут же закипело и острой болью обожгла всю грудь. И боль эта превратилась в гнев, в ненависть, в обиду.
— Он через неделю меня и вернул, как обещал! И не дед был зол, а ты! Не надо мне говорит другое. Я вернулась счастливая, может быть, даже
