влюбленная. И из-за этого ты отдалилась. И каждый раз, когда Яков меня забирал, и каждый раз, когда я возвращалась, любви ко мне, того тепла, ты испытывала всё меньше и меньше, — Мария нависла над бабушкой, сжимая кулаки. — Мне пришлось выбирать. Ты заставила меня выбирать! А теперь ты живёшь в болоте и дедушка умер.
Бабушка подняла голову, вгляделась в лицо своей королевы, в дрожащие губы, в выщипанные и прилизанные брови. Смотрела она долго на ту, что раньше была ей родною душенькой.
— Я тебя вот такой помню, — бабушка приблизила ладони друг к другу оставляя расстояние в пятнадцать сантиметров, — помню, как был счастлив твой отец, мой сын. Эх, вот бы сейчас там побывать. Снова увидеть его, тебя…
Бабушка вроде и смотрела Марии прямо в глаза, но казалось, она смотрит сквозь неё или не видит дальше своего носа. Пришлось королеве отступить: отойти на несколько шагов и прислониться к стене. Она хотела сесть рядом с бабушкой или на одну из двух кроватей, но по болоту было приятнее лазить, чем находиться в этом доме.
— Бабуль, — спокойно сказала Мария, словно заново начала разговор, — что стало с деревней то? Помню, когда на похороны деда приезжала восемь лет назад, люди про деревню с позитивном говорили. Новые люди обустраиваются. Торговля в гору идет. Что случилось?
— Дожди пошли. Началось это, сейчас, дай вспомнить…два года и пять месяцев назад. Начался как-то дождь и не заканчивался. Этак поначалу люди хмурились, руками разводили, брови так высоко поднимали. Потом начали плакать их жены, дочери. Урожаю конец ведь пришёл. Столько пота, столько трудов насмарку. А потом, когда вся надежда порушилась, засмеялись. Плюнули на эту землю, в довесок дождю, и ушли кто куда. Кто в город, кто в другую деревню, а кто и вообще на тот свет.
— А ты почему осталась? — тронул этот рассказ Марию. Хотелось обнять бабушку, тёплые чувства вернулись. Она ожидала их сразу же при встрече, а вышло совсем по-другому. Пришли это чувства вместе с жалостью и никак иначе. От этого стало ещё грустнее. Мария больше не была деревенской девчонкой. Сердце её затвердело, превратилось в королевское. Неужели бабушка это понимала ещё тогда, десять лет назад? Понимала, что медленно теряет внучку?
— И я уходила. Жила у знакомых, потом у незнакомых по доброте душевной. А потом и вовсе вернулась сюда. Здесь и дед ближе и воспоминания о той жизни.
— Но это же болото? Как ты можешь здесь жить? Давай я тебя в замке поселю.
И бабушка посмотрела на Марию снова. Её глаза пытались зацепиться за понимание, за какую-то истину, которая ускользала в последний момент, так жестоко и бессердечно.
— Что-то случилось, два года и пять месяцев тому назад. Люди изменились. Дожди, это так, ещё мелочи. В других деревнях урожай не просто портился из-за дождя. Он становился чёрным и серым. Будто для этого урожая ночь наступила. Так что и неважно где жить — на болоте или на холме. То же горе, та же смерть.
— Мой сын родился два года и пять месяцев тому назад, — сказала Мария. Ей показалось, будто она сказала это и себе, и ей. — Что ты хочешь мне сказать? Он всему виной? Ты наверняка слышала эту новость: у королевы родился сын! Отсюда все эти россказни?
— Как он выглядел, когда родился? — взгляд бабушки заострился, с глаз спала невидимая пелена, — да, да, скажи мне что с ним?
— Всё с ним в порядке!
— Нет, нет, — бабушка встала резко, слишком быстро для старого человека, — Это все он! Что с ним?
Мария отошла от стены и двинулась к выходу. Она была не в состоянии говорить о Леонарде. Не с этим человеком. Она боялась услышать, увидеть реакцию бабушки.
— Стой! — бабушка схватила королеву за запястье.
— Отпусти!
Хватка была мертвой, настолько, что рука побелела вокруг захвата, и выбраться стало невозможно.
— Рог! Он родился с Рогом! — выкрикнула Мария ей в лицо, чувствуя, как слезы, катятся по щекам и вот-вот упадут на заплесневевший пол избы.
— Вот оно что, — бабушка отпустила руку, попятилась назад. — Говорила я им, не надо, не идите туда, не проводите обряд.
— Что? Кому говорила?
— Дуракам твоим! — закричала бабушка на всю избу, пугая лягушек рядом с домом. — Родителям твоим! Какому богу они поклонялись! Я правильно сделала, что закопала эту тайну.
— Что за обряд? Я не понимаю! Что случилось с моими родителями?
— Ушли они чертов обряд проводить. В жертву взяли барана и пошли вверх, к горам, к холмам, там камни стоят, два штуки высоченные, хотели они поблагодарить кого-то за твоё рождение! Так и пропали на том же месте. Дед ходил, говорил там только кровь барана на траве осталась. А нам осталась ты.
— И вы скрывали это от меня всю мою жизнь? Зачем?
— А зачем тебе знать такое? Да и они, после пропажи, не думаю, что хотели, чтобы ты знала об этом, — огонь, разгоревшийся в душе бабушки, угасал, как и её воспоминания. Пелена возвращалась на глаза. — Я бы им сразу по морде дала, если бы они хотели и тебя обратить в их веру, — она села обратно у стола. — А сын с рогом, — махнула она рукой, — это их рук дело. Дожди тоже, смерти тоже. Как знать, может, и дед умер из-за этого. Не знаю, что тебе с ним делать, с сыном своим.
— Это же твой правнук, как ты можешь так о нём говорить?
Но бабушка ничего не ответила. Она засмотрелась в стену, медленно кивая своим расплывчатым мыслям.
— Где место обряда этого? Скажи хоть…
Глава двадцатая
Взаперти, в ловушке, в знакомом ей месте, таком родном, но ставшем чужим из-за тех голосов, которые окружали её. Они кричала повсюду: от боли, от бреда, просто так. Она не могла осознать, кто она такая, куда попала и главное — как отсюда выбраться.
Внезапная вспышка света, где-то наверху, словно ярчайшая люстра из сотен свечей, озарила всё то тёмное пространство, в которой заперты были она и другие. И так же внезапно эта вспышка потухла.
Думая, предполагая, откуда взялась эта вспышка, она пыталась подобраться к ней, надеясь найти там выход. Ещё одна вспышка,
