довольными даже. Нахлобучив дурацкую шапку, Мирон коротко поклонился, пробормотал: «Хозяюшка банюшки, позволь попариться» — и решительно шагнул в пекло.
Кроме него, на полках потели два деда, и еще один — костлявый, с такой бородищей, что лица не видно, — свесив невообразимого размера ступни, сидел в углу. Этот, казалось, мерз, хотя прилип спиной к раскаленной стене. Сперва сидел тихо и вдруг гаркнул:
— Дава-ай!
Банщик поддал пару. Сильно запахло свежим сеном. Мирон дышал неглубоко и осторожно: каждое случайное движение воздуха жгло кожу. Пот капал даже с ресниц.
Старики крякнули и погребли к выходу, Мирон для очистки совести вытерпел еще секунды две и вылетел из парной, чувствуя себя метеоритом, входящим в верхние слои атмосферы. Шипя и исходя паром, он погрузился в ледяную купель и задергал руками и ногами, судорожно перемещаясь от бортика к бортику. Тело словно перестало существовать — он стал целым миром, слился с водой и одновременно летал под потолком. Ничто больше не имело значения, и только одна мысль — невыносимо важная, содержавшая всю мудрость человечества, — не давала ему покоя.
Тот бородатый дед все еще не вышел.
Мирон выбрался из купели, поправил дурацкую шапку, и пекло вновь разверзлось перед ним.
Дед сидел как сидел, бородища облепила его до пупка, пальцы на ногах шевелились. Как его только удар не хватит… Мирон сел напротив и стал наблюдать.
— Дава-ай!
Парную заволокло. В дверь сунулись было отец с сыном лет девяти, но передумали. Снова кумариново запахло скошенной травой. Дед сидел. Глаза пришлось закрыть, чтобы не лопнули.
— Дава-ай! — лютовал дед. — Дава-ай!
От жара и терпкого запаха у Мирона начались галлюцинации: на деда не смотрел, а все равно видел — и даже понял то, чего не знал: что дед не человек. Пахло донником.
— Эй, — прохрипел он. — Как там тебя? Поговорить надо!
Дед чуть опустил голову — и над бородой показались глаза и мясистый нос. Сверху нависали брови, так что все это будто лежало в волосяном гнезде. Рыкнул:
— Пересиди меня!
Мирон вытер лоб.
— Всего-то делов… Водички только выйду глотнуть.
— Выходить. Нельзя. — Он снова утвердился в своем углу и раззявил черный провал рта. — Дава-ай!
Ладно, подумал Мирон, сам напросился. Хотел создать вокруг себя освежающую прохладу, и поначалу так и было: легонько подуло, нежно касаясь раскаленной кожи. Мирон откинулся на полок и приготовился сидеть, наслаждаясь, но температура продолжала стремительно падать — и не только там, где он был. Ветер усиливался — в парилке наступил мокрый холодный март. Дед из себя выходил. Орал свое «давай», но банщик, как назло, куда-то делся. Мирон уже натянул на плечи полотенце — хорошо, что терпеть пришлось недолго: топая лапищами, дед вывалился из парилки первым.
Ничего себе в баньку сходил…
Народу в мыльной поприбавилось, но деда видно не было, так что сначала Мирон как следует помылся в душе — банного экстрима с него хватило. Теперь нужно было разыскать деда-банника и задать ему кое-какие вопросы. Решил проверить в зале с античным бассейном: оттуда как раз выходили люди, скорее всего сами не понимая, почему им резко расхотелось плавать. Там банник и сидел, трясясь от холода. Борода всплыла и шла легкой рябью на поверхности воды.
Мирон помедлил и спустился по лесенке. Банник глянул сурово, но все же заключил:
— Так и быть, отвечу тебе, новый колдун.
И откуда они все про него знают?..
— Сперва скажи, как тебя звать-величать, — само собой вырвалось у Мирона.
Дед осклабился.
— Зови меня Кум-Сват.
— А что, Кум-Сват, часто кикиморки захаживают? — продолжил он в том же идиотском тоне. Думал одни слова, а получались другие.
— Отож. Зябнут, ходячие. — Вода в бассейне захлюпала от мелкой дрожи. — В тепло тянутся.
— Вику ищу. Была недавно, может, видел или чего слыхал?
— Слыхал… — поскреб в затылке банник. — Да чой-та забыл. Обдериху спрашивай, она у них за старшую.
— Кликни мне ее!
— Машка-Марфушка! — затрубил банник так, что от эха со всех сторон заложило уши. — Машка-Марфушка, поди сюда! Ах ты ж, — добавил он обычным голосом, который шел из него, как из пустой бочки, — ей-то нет сюда ходу!
Логично, что нет, раз отделение мужское…
— Веди туда, куда есть, — вздохнул Мирон и выбрался из воды.
Пока он оборачивался полотенцем и надевал шлепанцы, банник терпеливо ждал, свесив руки. Повел не в мыльную, а за дверь для персонала. Мирон ждал, что его вот-вот остановят, но навстречу никто не попадался: вероятно, такова была банникова воля, а он, как ни крути, здесь главный.
Узкая лесенка в конце коридора привела в котельную, здесь стоял непрерывный вибрирующий шум. Однако технику посмотреть не удалось: банник снова свернул, на этот раз в комнатушку без окон, где бесконечными стопками лежали упакованные в целлофан полотенца. В углу примостился продавленный диванчик, рядом на столе подсыхал в пустой чашке чайный пакетик.
— Машка-Марфушка! — гаркнул банник, и Мирон затолкал обратно в горло почти прозвучавший крик.
Если банный дух еще напоминал человека, то дама из Женского разряда — весьма условно. Куда бы ни смотрел Мирон, получалось как будто невежливо: пялиться на клыки, торчащие изо рта Машки-Марфушки, было едва ли более подходящим, чем на голую грудь и тем более когти, по длине соперничавшие с пальцами.
— Что? — равнодушно поинтересовалась Машка. — Ободрать его?
— Нельзя, — досадливо пояснил дед. — Он изволения попросил, а потом в парной меня пересидел.
— Как так-то, старый? Никак, согрелся наконец?
— Согрелся, как же… Давай отвечай ему, чего спросит.
И вроде как подмигнул ей, а она в ответ, — но, может, почудилось.
— Чего не ответить такому добру молодцу. Только пускай сначала, что натворил, исправит. Согрей моего муженька, молодец! А не согреешь — обдеру: ты ж не у меня, а у него изволения просил.
Мирон снова посмотрел на ее когти и сглотнул, внезапно ему сделалось жарко. Надо думать. Что в сказках мертвецов греет? Ничего не вспоминалось, плохо читал он сказки…
— Ну? — нависала обдериха. — Чего молчишь, сдаешься?
— Не торопи!
Работа! Работа греет. Перебрать зерно, пересчитать песчинки, звезды, капли в море…
— Кум-Сват, — не сводя взгляда с когтей обдерихи, сказал Мирон, — ступай-ка по уезду, отыщи всех заложных покойников, что в земле и воде лежат, и на полянке сложи. Только смотри тщательно, пока всех не найдешь — не возвращайся.
— Ха! — обрадовался Кум-Сват и сгинул.
— Подождем, — сказала обдериха.
— Подождем, — согласился Мирон и присел на диванчик.
— Чего чай-то не пьешь — пей.
Он заглянул в пустую чашку с присохшим пакетиком. Время шло, а банника все не было.
— Ох и долго его нет, — покачала головой обдериха, когти поклацали друг о друга и улеглись.
— Долго, — поддакнул Мирон.
— Эй, Кум-Сват! Ты согрелся ли? Чего
