рассчитал, что все это только случайность и самозащита, но врач, который осматривал тело, перебил:
— Как он вообще сюда дошел-то…
И на одну долбаную секунду стало легче. Мирон сел на матрас в шалаше Марты, наблюдая, как упаковывают и выносят тело, лежал под моргающими лампами, пока Этери задавала вопросы, и долго смотрел в темноту, когда наконец погасили свет.
Глава 4. В Сандунах не бывал — Москвы не видал
Прямо на стене дома-яйца кто-то написал красным маркером: «Нас не сбить с пути, потому что мы не знаем, куда идем».
Как и договаривались, в десять у подъезда ждал черный человек на черном седане. Мирон вышел, пряча глаза за солнцезащитными очками, и сел позади водителя. Коротко поздоровались.
— Адрес знаете?
— Этери Даниэловна все объяснила.
Курьяново. Прежде Мирон не слишком много знал об этом районе. Переехал к телке в Курьяново, стали потрошить кооператив с друзьями, убили цыганку, так вышло…[4] И еще на местную станцию аэрации приплывали трупы жертв битцевского маньяка. Этери не хотела, чтобы он ехал. Не видела смысла: о смерти сестре все равно сообщили раньше.
Тот разговор он не особо помнил, потому что, вместо того чтобы слушать, приближал и отдалял панораму улиц в гугле: частный дом в Первом Курьяновском проезде, два этажа и беседка, розовая штукатурка, вокруг кусты и деревья. Чего искал? Не мелькнет ли в окне силуэт зомби-прислужника? Не мелькнул. Мирон «прошагал» чуть дальше: стадион, электростанция, гаражи… И Этери сдалась. Только попросила не садиться за руль и подрядила в компанию похоронных дел мастера Константина на личном транспорте. Константин рулил и молчал, Мирон листал фотографии Курьяново: покрытый серебрянкой ростовой памятник Ильичу, Дом культуры в звездах и с колоннами, малоэтажная застройка — субурбия, с трех сторон ограниченная Москва-рекой, а с четвертой — железнодорожными путями.
Когда седан остановился у розового дома, Мирон сунул телефон в задний карман.
— Здесь подождите.
Он вышел. Тишина стояла невероятная. Единственный автомобиль на всем Первом Курьяновском — Константина; местные, должно быть, загоняли машины во двор. Калитка была едва заметна за кустами. Мирон без труда сдвинул шпингалет с другой стороны, просунув руку между досками.
К дому вели потрескавшиеся бетонные плиты с пучками травы между ними. Прежде чем подойти к двери, Мирон постоял под окнами. Сначала было тихо, а потом он услышал — и одним прыжком оказался на крыльце.
— Света! Света, откройте!
Дверь поддалась, но за ней никто не ждал. В доме пахло кислятиной — будто Саня только что был здесь и вот-вот вышел. Кто-то тоненько скулил, всхлипывая: «И-и-и, уйди-и-и».
Чтобы попасть в комнату, пришлось пинками раскидать пустые бутылки. Звон стекла напряг разве что самого Мирона — голосок выводил «и-и-и», как раньше, звук шел из каморки рядом с кухней. Солнечный свет бил сквозь синие шторы, сине-черное суетилось в углу.
— Не хочу, уйди, не хочу!
Мирон увидел три согнутые спины и торчащую между ними босую ногу. Нога дергалась, отталкивая тапку, которую на нее надевали синие руки. Еще две руки подставляли больничную «утку», а снизу, балансируя на грани падения, пытался пробиться неразрезанный ананас.
— Не хочу!
Из-за спин на Мирона уставились два огромных глаза. Губы девушки пересохли и растрескались. Она дернула ногой и попала в одного из слуг — тот повалился навзничь. Никакой одежды на девушке не было.
— Убери их! Убери, убери, убери!
Слуги бессмысленно таращили бельма и сопротивляться не пытались. Мирон выкатил их в коридор, как тюфяки с ватой, и захлопнул дверь — там они и толкались, норовя вернуться, но применить силу не догадывались или не могли.
— Спасибо.
Она вцепилась в него и крупно вздрагивала, пока Мирон тащил с кровати покрывало, чтобы ее укрыть. Когда возился с покрывалом, успел заметить стремную сыпь под ее коленками и на сгибах локтей, язвы на лице и ту же худобу, что и у брата. Сама Света не пыталась удержать покрывало на себе — пришлось укутать ее, как мумию, оставив свободными только руки.
— Я принесу воды.
Суета слуг за дверью напоминала броуновское движение. Один так и держал утку, второй тыкал в пустоту ананасом, а третий подносил тапку невидимой ноге, как если бы перед ним стояла Золушка в ожидании хрустальной туфельки. Стараясь не обращать внимания на шапочку плесени на тарелках в мойке и огибая взглядом черную жидкость, которая вылилась на плиту со сковороды, Мирон взял банку из-под соленых огурцов, выплеснул содержимое в раковину и прополоскал ее под краном. Воды набрал оттуда же. Вернувшись, протянул банку Свете, и она залпом выхлебала все — литра три, вряд ли меньше. Повалилась на кровать, рыгнула:
— Саша умер.
— Я здесь поэтому. Я оплачу похороны, от вас нужны документы…
— Ты убил?
«Красавица, ты бы видел!» — сказал Саня. Он увидел. Сложно было представить Свету ребенком. Еще сложнее — девушкой, которая нравится, выходит из дома и говорит с кем-то, делает покупки в супермаркете, мечтает о чем-то, просто идет по улице, когда тает снег, и щурясь смотрит на птиц, первых птиц этой весной.
— Света, эй! — не выдержал Мирон. — Я принес тебе воды. Нужно кое-что…
Света икала, бессмысленно таращась на штору, и почесывала сыпь на локтевом сгибе.
— Ладно, — решился он, — хуже, чем тебе, мне уже не будет.
Уткнулся лбом в голый матрас и коснулся левой ладони. «Ты так важна, будь».
— Ты убил?
— Я.
Придерживая на груди покрывало, Света подошла к окну и раздвинула синие шторы. Солнце ударило в глаза, Мирон тяжело закашлялся, а когда справился с приступом, почувствовал во рту вкус крови.
— Уйди, — сказала Света. — Не нужно мне помогать. Уйди, я не хочу.
Слуг за дверью не было. Прямо сейчас они катились к кладбищу, чтобы закопаться обратно. Согнувшись пополам, Мирон повалился на заднее сиденье машины Константина, и тот протянул ему бумажный платок.
* * *
Внутри Сандуновские бани напоминали расписную шкатулку: золотые колонны, лазурь на стенах, шахматная плитка и аромат мыла, все вокруг небольшое, но уютное. Время здесь словно остановилось — и невольно хотелось замедлиться тоже.
Мирону выдали халат, простыню и полотенце с вышитой эмблемой бань, и он прошел в готический зал. Заказал чай и не спеша разделся. Посетителей оказалось мало, в основном пожилые — должно быть, проходили по льготному тарифу. Атмосфера, что и говорить, благостная.
Глотнув таежного чая — заварник подогревался небольшой свечкой, чтобы содержимое не остывало, — Мирон двинулся в мыльную. Никаких странностей не обнаружил и под взглядами каменных львов наконец решился.
Люди из парной выходили красными, но живыми,
