тебе. Я ее спросил: если все можешь, чего сама не излечишься? А она: мертвое оживить и живое убить — не про нашу честь. Вот так. Ну, давай начинать.
Мирон представил, как вопит от боли, на шум прибегают Алиса и Марта, тут всё в кровище, этот сокрушается о свидетелях, достает свой нож…
— Енот, что ли?
— Енотиха, — отозвался Мирон чуть слышно. Фраппе как раз навернула круг по кухне и задержалась, чтобы обнюхать руку Калерии. — Фу! Фу, Фраппе, не трогай!
— Кусается? Нет? Ну и мода пошла — у кого свиньи, у кого еноты…
Когда зубья пилы примерились к запястью, Мирон крупно вздрогнул.
— Зачем вам моя рука?
— Время тянешь? Ну ладно. — Водка снова булькнула в перевернутой бутылке. — Я умираю, пацан. Сколько дашь мне?
— П-пятьдесят?
— Мне тридцать семь.
— Здоровьечко лет десять как посыпалось?
— Ни о чем не жалею. — Он неловко присел рядом. — Есть у меня сестра младшая, любимая, единственная. Красавица — ты бы видел. Стала гулять с дружбаном моим, с-ка, лучшим, с гребаным Виталиком. Береги, говорю, ее, не дай бог пожалуется. А эта тварь мне прям в глаза: ты че, Саня, ты как такое подумал, ну и… Будьте счастливы. Свалил Виталя в армию. Вернулся. Дембель в деревне отмечали. Я тогда в больнице дежурил, в мою смену ее и привезли. Они ей не тело — душу поломали. Думаешь, был суд? Следствие? Ни-че-го. Отбрехались, скоты, типа не с ними была. Там еще баба одна прикрыла… Ладно, долгая история. Калерия подвернулась, когда я сестру в третий раз из рехаба забирал. Ампутация прошла штатно, руку я собирался отправить на гистологию, как полагается, да просто на дурачка сделал, как бабка делала, — пальцем в ладонь потыкал. В мертвую ладонь, ха. Загадал выигрыш в лотерею, руку себе забрал. Прикинь — выиграл. Купил тачку и ружье. Сначала Витальку грохнул, потом корешей его. Сижу и думаю: че наделал? Легко парни ушли, всем бы так. Откопал. Домой притащил. Пьяный был в дым. Смотрел то на них, то на руку эту, по-трезвому мне бы такое в голову не пришло. Ну и… Ходят они у меня там теперь, сестре прислуживают. В нетленной красоте кроткого и молчаливого духа.
— Отдашь мою руку сестре — она умрет, как ты. Мучительно и неизбежно развалится, — сказал Мирон флегматично.
— Сам-то ты вроде ничего так. Секрет долголетия небось знаешь?
— Валяй, назови хоть одну причину, почему я должен его раскрыть.
Наступившую тишину нарушил приглушенный вскрик Алисы. Мирон приказал:
— Беги.
Алиса побежала, но не вниз, как он надеялся, а наверх, к Марте. Саня схватил нож и выскочил за ней, их шаги загрохотали на лестнице. Мирон дернулся, но веревка держала крепко.
— Фраппе! — Енотихи нигде не было. — Где ты, твою мать?
Фраппе услышала. Клубком кувыркнулась через порог, встала в полный рост — готский прикид, полосатая челка, смоки, ленты Марты так и остались на шее. Пока Мирон молча хватал ртом воздух, она выдернула из подставки кухонный топорик и в два движения его освободила. Быстро тронула губами губы, пробормотала «пришел, себе взял». Затем обхватила его левую ладонь и почти невесомо, без боли провела по ней остро отточенной сталью. Мирон коснулся набухшего пореза и создал, не задумываясь.
— Что ты с ним сделаешь? — нежно спросила Фраппе.
— Смотря что он сделал с ними.
— Хочешь, я пойду первой?
— Хочу, — признался Мирон. — Этого можешь больше не бояться, он не нападет.
Фраппе ему подмигнула.
— Я знаю. Ты идеален и никогда не ошибаешься.
Да уж, само совершенство. Если бы можно было, сбежал бы прямо сейчас, чтобы уже не вернуться. А вместо этого тащился за енотихой-оборотцем, еле ноги переставляя, и знал, точно знал, что не сможет посмотреть. Лучше выцарапать себе глаза, чем увидеть их лежащими там. Из-за него. В ушах появился и нарастал пронзительный писк. Когда Фраппе застучала каблуками по паркету зала, писк достиг максимальной высоты и помешал расслышать ее слова.
— Живые! — кричала Фраппе. — Мира, живые!
Алиса выбралась из шалаша и повисла у него на шее первой. Марта, высунув голову, смотрела на лежащего на полу человека.
— Он нас не заметил, — твердила Алиса, — мы сидели внутри, как невидимки, он несколько раз глянул прямо на меня и дальше пошел. Потом лег — и вот. Что с ним такое?
— Смотрит в своей голове кино о смерти сестры, — зло сказал Мирон. — Все то, что он и так уже представлял, но сейчас оно выглядит красивее и ярче.
В глазах человека, не вытекая, стояли слезы. Фраппе склонилась над ним и коснулась пальцами шеи.
— Мира. Он умер…
— Идем, — заторопила Алиса Марту, — побудем внизу.
Когда они вышли, Фраппе закрыла лежащему человеку глаза и вытерла о штанину влажную ладонь.
— Позвони Этери. Ноа бы позвонил.
— Он убивал людей?
— Нет, — растерялась Фраппе. — Но он спрашивал у нее, когда не знал, как поступить.
Она протягивала его телефон. Когда только успела прихватить?
Этери ответила сонно, но сразу.
— У меня в доме труп, — сказал Мирон, слыша свой голос не изнутри, а будто извне — это кто-то другой, не он говорил.
— Боже, Мира! Минут через пятнадцать будем.
Он сел на паркет возле тела, Фраппе сделала то же самое с другой стороны.
— Я его убил.
Было слышно, как по Машкова, разбрызгивая лужи, проезжает машина. Люди в доме, к которому было пристроено «яйцо», должно быть, спали и не знали, рядом с чем они спят.
— Ты скучаешь по Ноа?
Фраппе не ответила — только марионеточно закачала головой, и ее мягкие, похожие на шерсть волосы колыхались в такт.
— Я тоже. Все бы отдал, чтобы его вернуть. Он бы как-нибудь получше решил.
— Или сидел бы на твоем месте и ждал Этери. Ты не знаешь. Все, что ты делаешь, — хорошо и правильно. Ты беспокоишься о других… И забываешь о себе. Сколько ты уже не высыпаешься?
— Похоже, Ноа зашил в тебя то, что хотел бы услышать от мамы.
— Ноа не знал свою маму. Но его нашла Жура. Она пыталась заполнить пустоту. Ноа никогда никого не любил. Он говорил, что чувствует боль, когда к нему прикасаются, но я не знаю, когда это случилось с ним в первый раз. Должно быть, еще до встречи с Журой.
Ангелы на потолке стали алыми, затем синими и снова алыми.
— Я открою.
— Чувак, по-дурацки вышло, — шепнул Мирон. Внизу загрохотали голоса, только зал под крышей все еще тонул в темноте, вспыхивали и гасли лампочки гирлянд, которыми Марта украсила шалаш. — Я точно не хотел. Блин, я не хотел.
Верхний свет ослепил. Тяжелая рука в полицейской форме хлопнула по плечу: «Не рассчитал, бывает». Он хотел сказать, что
