Очистить чтоб объем,
Насос достала
И сутки полные из рук его не выпускала,
Качала гнусный воздух прочь
И день, и ночь,
Потом устала
И спать легла, довольная трудом.
И что ж? В баллоне том
Отныне чистота?
И пустота?
Нимало!
Откуда ни возьмись в нутро его попала
Бацилла мерзкая — микроб,
Который виден только в микроскоп,
Но вреден, как змея.
А рассказал все это я
С намеком:
Всякий умный знает,
Что свято место пусто не бывает!
На левой площадке — квартира Кесселя.
Ж е н а К е с с е л я (предельно раздраженно). Верно говорят: в двадцать лет ума нет — и не будет, в тридцать лет жены нет — и не будет, в сорок лет положения нет — и не будет! (Перевернула тонко раскатанный лист лапшового теста, посыпала его мукой и, взяв скалку, с остервенением принялась катать его с другой стороны.)
К е с с е л ь (добрил губу и проверил ее пальцем). Ну, жена-то, положим, есть.
П р и с т а в. Константин Иванович Кессель принадлежал к той категории мужчин, которые бреются стоя. Он был в годах, но тщился выглядеть молодым, был плешив, но усердно пользовался бриолином, чтоб скрыть ненавистную лысину.
К е с с е л ь (шлепая бритвой о ремень). Из дела Засулич даже сам Владислав Антонович ничего бы не выжал.
Ж е н а К е с с е л я. С такими настроениями браться за дело — лучше совсем не браться!.. Владислав Антонович!.. Да Владислав Антонович начал следствие с двух обвиняемых, а размотал до дела 183-х! Поэтому он в тридцать пять обер-прокурор сената, а мы в сорок восемь… (И плюхнула раскатанным тестом по столу.)
Удар прозвучал как пощечина. Кессель содрогнулся.
П р и с т а в. А жена Константина Ивановича принадлежала к тому типу женщин, которые, придя в дурное настроение, начинают вдруг среди ночи истово мыть полы, или, не щадя пальцев, скрести кухонную посуду, или, вот как сейчас, раскатывать лапшу до толщины папиросной бумаги…
Ж е н а К е с с е л я. Да не откажись те двое, тебя бы к такому процессу на пушечный выстрел не подпустили…
К е с с е л ь. Ну, Надюша…
Ж е н а К е с с е л я. Вы дождетесь — вам, как Андреевскому, высочайше запретят занимать государственные должности!
К е с с е л ь. Ну, Надюша… Ну, перестань…
Ж е н а К е с с е л я. Я знаю, чего ты боишься… Что твои знакомцы из «просвещенных домов» нас принимать перестанут?.. А мне плевать! Плевать!.. Плевать!.. (На каждом слове она шлепала тестом по столу.) Много они тебе дали, твои «просвещенные»!..
К е с с е л ь. Ну, Надюш!.. Ну, Надюш!.. Сделай милость…
Ж е н а К е с с е л я. В кои-то веки случай выпал!
К е с с е л ь. Ну, Надюш!.. Христом-богом молю!..
Ж е н а К е с с е л я. Ах!.. (И, закатив глаза, рухнула на стол, на тесто, на лапшу.)
Кессель метнулся туда-сюда, схватил раскатанный лист лапшового теста и принялся махать над женой. Лист разорвался, упал на пол. Кессель перетащил жену в кресло, постоял над ней, потом махнул рукой, схватил сюртук и, на ходу с трудом попадая в рукава, побежал с игровой площадки.
П р и с т а в. Ваше благородие, Константин Иванович, мыло-то не стерли!..
К е с с е л ь. Фу, черт!.. Провались все пропадом!.. (И, выхватив носовой платок, стер с лица пену, застегнулся на все пуговицы, одернул сюртук и занял свое место за прокурорским пультом.)
П р и с т а в. Ну, суд с грехом пополам собрали. Итак… Начинается!.. Судебное!.. Тьфу, бестолочь. Вот сейчас бы ударил жезлом в пол, и все бы началось. А присяжные!.. Правда, роли-то бессловесные. Даже артистов занимать жаль. А положено, чтоб сидели. (За кулисы.) Ну, все, что ли, собрались?
Г о л о с и з к у л и с. Все.
П р и с т а в. Ну, раз все, то идите. Чего там толчетесь?
П р и с я ж н ы е входят.
Вот полюбуйтесь. Сословные представители государства Российского… (Указывает жезлом.) Старшина присяжных надворный советник Лохов, купец Петров, помощник смотрителя духовного училища Мысловский, коллежский регистратор Джамусов, свободный художник Верховцев, дворянин Шульц-Трома, купец Якимов… Вот идут и небось думают… (Кривляется.) «От нас все зависит. Судьбы решаем…» (Презрительно.) Вершители правосудия!.. Все сели?
Л о х о в (осмотрев ряды присяжных). Все.
П р и с т а в (вбежал на возвышение и наклонился к Кони). Господин председатель, все на местах.
К о н и (тихо). Ну, начнем, господи, благослови… (И громко.) Начинается судебное заседание Петербургского окружного суда по делу девицы Веры Ивановны Засулич, дворянки, дочери штабс-капитана, обвиняемой в покушении на жизнь градоначальника города Петербурга генерал-адъютанта Трепова. Подсудимая, имеете ли вы отводы составу суда?
В е р а. Нет.
Пузыри кивнули.
К о н и. Ознакомлены ли вы с материалами предварительного следствия?
В е р а. Да.
К о н и. Господин секретарь, прошу приступить к оглашению обвинительного заключения.
С е к р е т а р ь (забубнил). На основании статей… Устава уголовного судопроизводства… Руководствуясь именным указом его императорского величества… А также в соответствии…
П р и с т а в. Ну-у… (Взглянул на ручные часы.) Это на полчаса, не меньше… (В зал.) Есть предложение полчаса погулять. Других предложений нет?.. Р-р-ра-зойтись!.. Антракт.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Дзинь-дзинь! — появился п р и с т а в.
П р и с т а в. Ну, нагулялись? Усаживайтесь, да побыстрее!.. Эй, билетеры, закройте покрепче двери и поплотнее задерните шторы!.. Эй, буфетчики, ступайте по домам, антрактов больше не будет. Уважаемая публика! Мы начинаем вторую часть представления под титлом «История одного покушения»… Собственно, она уже началась. Пока мы ели мороженое да пирожные, пока мы пили ситро да пиво, пока мы разгуливали по фойе с друзьями, женами, детьми и иными членами своих или чужих семей или разбредались в одиночку по местам, куда царь пешком ходит, там шел суд… Вот так всегда, мы заняты своими делами, чего-то открываем, чего-то закрываем, чего-то хлопочем, чего-то стрекочем, что-то совершаем, кого-то уважаем, а чего-то не совершаем, кого-то не уважаем, а жизнь идет… «А жизнь идет!» Куплеты. (Поет.)
Когда соседний дом горит,
Пылает, как охапка дров,
«Я застрахован, мне не грозит», —
У нас кой-кто сказать готов.
И не тревожится ничуть,
Что ветер может повернуть,
Что жизнь идет,
Идет, идет, идет,
А он возьмет да повернет.
Добившись награждений разных,
Добившись славы и чинов,
«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» —
У нас кой-кто сказать готов.
Но знает труженик-народ:
Всему приходит свой черед,
Что жизнь идет,
Идет, идет, идет,
И под землей копает крот.
Для героини мир стал тесен:
Сгореть, развеяв тьму веков!..
«Ах, пустяки, ведь это только в пьесе!» —
У нас кой-кто сказать готов.
Но это вовсе не секрет,
Что вымысла в спектакле нет,
Что жизнь идет,
Идет, идет, идет
И разговор всерьез ведет.
Ну, это уже философское отступление. А судебное заседание между тем продолжается. Обвинительное заключение уже
