Книга Ужасная поездка - Л. А. Бирчон

Глава 20

Звук костяных копыт по пыльному бетону эхом разносится по подвалу, когда первый олень пробует лестницу. Раздается нежное попискивание, как бы спрашивая. Как дела? За этим последовало влажное фырканье. Дайте мне минутку!

Ожидание почти невыносимо. Ниш и Эффи так много пережили за эту странную ночь, но нельзя отрицать, что их удача на исходе. Они оказались в ловушке в подвале с иссушенным трупом Санты, его стадо оленей, жаждущих мести, приближается к ним, и так или иначе кровожадным зверям нужно еще одно убийство, чтобы закончить буйство этого года.

Ниш хочет сказать Эффи что-нибудь утешительное. Что-то, что компенсировало бы его умопомрачительную глупость, когда он оставил люк открытым. Или, если не это, то шанс спасти что-то хорошее из этой мерзкой ночи. У него мелькнула мысль о том, что лучше бы они нашли друг друга вот так, чем вообще никак, но слов не нашлось. К тому же, не слишком ли это самонадеянно? Что, если она не чувствует того же самого? Что, если он неправильно понял знаки? Что, если на грани того, чтобы быть найденным и растерзанным Рудольфом и его приятелями, он признается в безответной любви, а она скажет: «Прости, Ниш, я думаю о тебе больше как о друге»? Его последние секунды будут наполнены сожалением и мучительным стыдом. Честно говоря, смерть была бы приятным облегчением. Лучше ничего не говорить и с достоинством покинуть этот бренный мир.

Тем временем Эффи размышляет о своих последних минутах на земле, скрючившись в этом грязном подвале, в ловушке, как хищное животное, с колотящимся в груди сердцем. Во рту у нее пересохло, губы потрескались. Последние час или два она была слишком отвлечена страхом и опасностью, чтобы заметить это, но жажда мучила ее ужасно. Она сидит в подвале паба тридцать девять дней трезвости и находится в нескольких минутах от смерти. (Как это еще нет сорока? Время словно застыло.) Стоило ли оно того? Ссоры, разборки, перевернутая жизнь в попытке вернуть контроль — и чтобы все закончилось вот так? Если нет надежды, то какой смысл во всем этом? Если ей суждено умереть, неужели она предпочтет напиться до беспамятства, а не трусить здесь в ожидании своей неизбежной участи, чувствуя острую грань вполне оправданного ужаса?

Они оба отбрасывают свои грустные мысли в сторону, когда первый олень с грохотом копыт падает с лестницы. Он с грохотом падает среди картонных коробок и тары, после чего раздаются животные звуки и резиновое фырканье. Круглая пластиковая крышка лениво катится мимо и ложится рядом с одной из недавно погасших свечей.

Они обмениваются молчаливым взглядом.

Один из оленей в пабе наверху опускается в пустоту. Дружище, ты в порядке?

Олень хрипит. О, конечно, да, хорошо. Нет, серьезно, спасибо, что спросили. Ничего такого, что не смогли бы исправить хромая морковка и черствый пирог с фаршем.

Ах, чувак, вот это были дни. Чего бы я только не отдал, чтобы увидеть горстку подрумянившихся ростков и стакан молока комнатной температуры в ожидании большого человека.

Копыта шаркают по бетонному полу, громко и близко. Ниш представляет, как олень отступает назад, чтобы освободить место для следующего, спрыгивающего с лестницы, и, возможно, поворачивается, чтобы увидеть путь свечей, который приведет его к телу в ящике.

Конечно же, неподалеку раздается странный хныкающий звук. Что это?

Звук приближающихся шагов перекрывает следующий олень, тяжело спускающийся по лестнице.

В поле зрения попадает копыто. Два черных передних копыта из утолщенной кости, третье — заднее, окаймленное лохматой шерстью. Мощные, но изящные копыта зверя размером с тарелку напоминают туфли на высоком каблуке. Даже так близко — даже когда ноздри Ниша наполняются запахом несвежего сена, мочи и железным привкусом свежей крови — в этих ужасных зверях есть что-то магическое. Ниш ощущает странное детское очарование ими, чувство благоговения и удивления, которое борется за господство с леденящим душу страхом.

Эффи крепко сжимает его руку.

Он сжимает ее в ответ, ни на секунду не отрывая взгляда от ног оленя, постепенно появляющихся из-за лестницы.

Они имеют такую же чужеродную туго натянутую пружину, как у лошади: нога зигзагообразно перемещается между голеностопным, коленным и тазобедренным суставами. Олень идет медленно, осторожно ступая, — низкий потолок заставляет его идти, низко наклонив голову и сложив стальные рога на спине. В том, как он приближается к гробу, есть что-то достойное и уважительное, словно скорбящий на поминках.

Еще один олень врезается в погреб. И еще один, и еще. Воздух наполняется запахами животных и свежим ароматом смерти. Он почти непреодолим. Звери продолжают забиваться в подвал, когда за лестницей появляется следующая пара оленьих ног.

Ведущий олень останавливается на полшага, его переднее копыто на мгновение отрывается от земли, словно не зная, стоит ли идти дальше. С нежным изяществом он вновь соединяется с полом и издает великий меланхоличный звук, низко и мощно вибрирующий в густом воздухе. Звук этот настолько безмерно и внутренне печален, что Ниш чувствует, как на глаза наворачиваются слезы. Ему не нужно понимать язык оленя, чтобы понять, что именно он говорит.

Вот и ответ. Фыркнул в ответ. Что?

Скулеж и фырканье резиновых губ в ответ. Подойдите и посмотрите сами.

Второй олень пробирается вперед и встает у плеча своего собрата. На мгновение он замирает, прежде чем из него вырывается болезненный звук.

И боже, как это ужасно. Не в том жанре ужаса, который до сих пор характеризовал этот сочельник. Нет, это черно-звездный ужас невысказанных слов и несделанных дел. Вечная зевота отсутствия, когда любимый человек превращается в пустоту. Пропастью. Когда они становятся прошедшим временем.

Оставшиеся олени пробираются следом, осторожно ступая вокруг зажженных свечей. Все восемь оленей тесно сгрудились вокруг гроба, низко опустив головы и свесив рога на плечи. Потолок высокий, но звери кажутся меньше, как будто они сжались, чтобы уместиться в свободном пространстве. Их глаза, мрачно поблескивающие в свете свечей, превращаются в ямы отчаяния. Они то и дело срываются на крик, и их шум превращается в грохочущий траурный плач.

Ниш чувствует, как его сердце разбивается с треском, словно конфетная трость. Это так ужасно, что он ждет, что все остановится. Но этого не происходит, и это еще хуже. Продолжать жить в этом тусклом мире, лишенном волшебства и радости. Это даже не его мысли, они вытекают из того же места, что и детское волшебное удивление, полностью заглушая логические соображения о собственной безопасности, такие как…

«Нам