«Это просто смешно, — подумал Роланд, глотая кровь. Он слегка прикусил язык и был до сумасшествия рад даже такой влаге. — Сейчас только семь. От медведей я ушел около одиннадцати. Всего восемь часов. Не может быть такой жажды».
Однако она была. А еще он устал, обгорел на солнце и замерз.
Солнце закатилось за горизонт, и температура скакнула еще на несколько градусов вниз. Обхватив себя руками, Роланд подумал, какие сюрпризы преподнесет ему ночь. Вервольфы. Вампиры. Гули. Стадо топочущих драконов. Диких зверей он не видел, но это еще не значит, что их нет. А здесь они скорее всего выходят с наступлением темноты. Если он, конечно, продержится на холоде столько, что они успеют до него добраться.
Посмотрев на небо, Роланд снова вздрогнул, но теперь уже не от холода. Вокруг него небо аккуратно накрыло землю черным непроницаемым занавесом. В этой кромешной тьме Роланд ощутил себя единственным оставшимся в мире живым существом, и сама Вселенная кончалась на расстоянии вытянутой руки. И только успокаивающая тяжесть гитарного футляра возле ноги и зажатой под мышкой арфы удерживали его от хандры.
В конце концов Роланд начал клевать носом и, устав отчаиваться, заснул.
Его разбудила арфа, послав в ночь поющую ноту. Роланд поднял голову и в первый момент не мог понять, где находится. Потом вспомнил и застонал. Все это не было сном.
Пока он спал, взошла полная луна и засияла высоко в беззвездном небе. Каждая травинка бесконечной степи отсвечивала серебристым краем над своей отчетливой тенью. Присмотревшись, можно было углядеть более темную тень — от глыбы, что служила ему ориентиром.
Вдалеке послышался раскат грома. Он приближался, становясь громче и шире.
— Погоди! — Роланд вскочил на ноги, глаза его стали круглыми, дыхание участилось. — Это не гром, это…
Из тьмы вылетели два ряда всадников, вспыхнули в лунном свете серебряные украшения доспехов. Роланд застыл столбом, а они летели прямо на него, но в последний момент, когда кони и всадники заполнили собою зрение, слух и обоняние, ряды разделились, обтекая его с двух сторон в бешеном галопе.
Насколько мог судить выросший в городе Роланд, кони были самыми обычными конями, и пугали они каким-то диким взглядом, массивными копытами и оскалом длинных зубов. Всадники же были одеты в фантастическую броню, и кто знает, что скрывалось под ней. Видно было лишь, что у них две руки, две ноги и одна голова.
Роланд почти не удивился, когда у его ног в землю воткнулось первое копье. Второе зацепило плечо, оставив тонкую полоску крови, и Роланд зайцем метнулся в сторону; из глубины глотки наружу рвался вопль. А когда третье пронзило край бедра, боль слилась с ужасом, и трудно было сказать, где кончается одно и начинается другое. Его окружили со всех сторон: не спрятаться, не убежать, и он, дрожа, закрыл глаза и стиснул зубы, чтобы не крикнуть.
«По крайней мере я умру быстро, — мелькнула вялая мысль. — И пусть Тьма поцелует меня в задницу».
Раздался звук арфы. Странный и причудливый мотив, потому что мало оставалось целых струн.
Стук копыт стал тише и смолк совсем.
Роланд осмелился открыть глаза, и арфа умолкла. Он скорее почувствовал, чем услышал, как кто-то подходит сзади, и, не уверенный, что поступает правильно, медленно повернулся.
Конь стоял от него на расстоянии меньше корпуса, а всадник закинул поводья на богато украшенную луку седла. Черные с серебром перчатки были сняты, обнажив в буквальном смысле лилейно-белые руки. Тонкие пальцы взметнулись и сняли шлем в виде птичьей головы. Роланд понятия не имел, что за птица была изображена, — он знал только голубей, а это точно был не голубь. По плечам и груди рассыпалась волна эбеновых волос, а из-под разлетающихся бровей на него с любопытством смотрели изумруды глаз.
Роланд проглотил слюну. Если не считать Эвана, перед ним было самое красивое создание, какое он когда-либо в жизни видел — от мочек филигранных ушей до точеной линии щек и влажного блеска чуть поджатых губ.
— Та арфа, что имеешь ты… — Голос, пусть жесткий и недоверчивый, красотой не уступал лицу. — Как завладел ты ею?
— Я, э-э… я ее спас. — Роланд никак не мог собраться с мыслями.
— Отколь?
Роланд поправил ленту, смутно ощутив боль в ране и стекающую внутрь джинсов кровь.
— Э-э… из пещеры великанов. — И, чувствуя, что это необходимо, добавил: — Мадам.
— Она принадлежала брату моему.
Роланд прикинул, какой именно кучей гниющего мяса мог быть ее брат, но сказал только:
— Мне очень жаль.
— Ты человек еси.
Это вряд ли был вопрос, так что Роланд промолчал, поглощенный созерцанием ее красоты.
— И все же арфа признала тебя. — Всадница нахмурилась, и ее красота изменилась, но не уменьшилась. — Не Бард ли ты случайно?
— Я… да. — Он вспомнил слова дяди Тони о бардах. — То есть я бард, но еще семь лет должно пройти.
Она пожала плечами, отметая в сторону оставшиеся семь лет, и повторила:
— Бард.
— Ваше высочество…
Роланд вздрогнул: это заговорил один из всадников. Глядя в глубокие глаза дамы, Роланд забыл, что они не одни.
— …Что делать с ним?
— Возьмем его с собой. — Она улыбнулась, и у Роланда сердце пропустило удар. — Давно уже без музыки наш холм.
Качаясь за седлом, Роланд старался присматривать одним глазом за Терпеливой, другим — за арфой, и обоими — за всадницей с птичьей головой на шлеме, наживая себе головную боль в придачу к боли с другого конца. Пока что, как он мог видеть, — а видеть он мог не очень много из-за темноты, тряски и страха сорваться под копыта скакавших сзади, — инструменты устроились лучше, чем он сам. У всадника, за которым он сидел, был шлем с кошачьей головой, и хотя Роланд, чтобы удержаться, цеплялся изо всех сил за его талию, было абсолютно непонятно, мужчина это или женщина.
Холм оказался той самой серой глыбой в степи, к которой Роланд шел почти весь день; в этом он убедился, когда глыба выступила из тьмы. Принцесса махнула рукой, и большой кусок холма растаял в воздухе. Из отверстия заструился бледный сероватый свет. Кони и всадники двинулись вперед, и Роланд, страдающий от боли в соответствующих частях тела, непривычных к верховой езде, был ввезен под землю.
Через несколько минут он, прикрывая руками Терпеливую, оглушенный игрой света и красок, вошел, прихрамывая, вслед за принцессой в огромные резные двери. Как сквозь туман видел он высокую сводчатую комнату, полную людей, и слышал ропот удивления, сопровождавший их путь. Он не сводил глаз с принцессы, и звучащая в нем мелодия в ее честь заглушалась всплесками боли и страха.
А на другом конце комнаты стоял помост, и когда Роланд с принцессой приблизились, люди расступились, и они предстали перед человеком на черном троне.
