— А ну-ка, Джек, тебе это лицо знакомо? — Констебль Паттон, стоя около лифтов, мотнула головой в сторону выходящего из Отдела Социальной Службы мужчины.
Констебль Брукс нахмурился.
— А это не…
И тут взгляд ярко-синих глаз прогнал и эту мысль, и все прочие, с ней связанные.
— Вы ищете дорогу, офицеры? — спросил их обладатель, подходя к полицейским. — Могу я помочь?
«Ищете дорогу» — это еще слабо сказано. Сити-холл Торонто за секцией приемных был похлеще крысиного лабиринта.
— Мы ищем Дару Састри.
— О, какая жалость! — Сожаление было написано на его лице. — Ее сейчас нет, и никто понятия не имеет, когда она будет.
— А вы не знаете, куда она пошла?
— Куда-то в город, а больше я ничего не знаю. — Он улыбнулся. — Может быть, кто-нибудь может ее заменить?
— Да нет, — вздохнула констебль Паттон. «Куда-то в город. Класс». — Нужна именно она.
Адепт Тьмы посмотрел, как они садятся в лифт, и сполна насладился их разочарованием.
Лес кончился неожиданно. Только что они пробирались через подлесок, или, если говорить о папе-медведе, пропахивали подлесок, и вдруг им открылась уходящая к горизонту степь.
— Ну, сынок, досюдова мне можно. — Папа-медведь задумчиво почесал за ухом, вытащил из свалявшейся шерсти что-то многоногое и откинул в сторону. — Дальше для меня слишком много открытого неба, но ты иди за солнышком, и все будет хорошо.
— Иди за солнышком, — повторил Роланд, всматриваясь в голубой купол, который был небом. Глаза, привыкшие к полумраку леса, заслезились, и он часто заморгал. Солнце, стоящее почти над головой, палило горячее и ярче, чем дома.
— Удачи тебе, Мастер-Бард. — Папа-медведь легонько шлепнул его по спине.
Вцепившись в ближайшее дерево, Роланд сумел удержаться на ногах.
— Мне никогда не отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали…
— Да брось, пустое. — Огромный медведь заметно смутился. — Вставишь нас когда-нибудь в песню.
— Обязательно, — кивнул Роланд. — Можете не сомневаться.
Он посмотрел вслед папе-медведю, потопавшему домой, к маме-медведице, медвежонку и золотоволосой девочке, которая пока еще не появилась, — и вышел в степь.
Идти было легко, и Роланд с удовольствием ускорил шаг. Трава доходила ему до щиколоток, все травинки были друг на друга похожи, и степь расстилалась во все стороны, кроме той, откуда он вышел. Тяжесть леса свалилась с плеч, как сброшенный плащ, и он оставил ее лежать там, где она упала; и пусть солнце окружит его память успокаивающим слоем света. В душевные раны просачивалось тепло, согревая и утешая, и Роланд шел, ни о чем вообще не думая.
Когда лес остался далеко позади, Роланд приземлился и съел завтрак, что дала ему в дорогу мама-медведица. Потом встал, все еще наслаждаясь светом и теплом, и пошел дальше, а тень его устремилась за ним.
Боль в переносице вернула его к реальности. Он поднял руку, осторожно коснулся лица и выругался. Было очевидно, что кожа стала ярко-красной и натянулась. Роланд бросил взгляд на руки ниже локтей, они как раз начинали гореть.
— Мог бы и сообразить, — буркнул он. — Тут на все есть цена.
Вернувшись окончательно в мир, Роланд вздохнул и сделал единственное, что мог: пошел дальше. Очень скоро он понял, что цена оказалась выше, чем он думал. Не было никаких признаков воды, а пить вдруг захотелось невыносимо.
— Иди за солнышком, и все будет хорошо, — передразнил он, облизывая сухие губы. С каждым шагом он чувствовал, как солнце высасывает из него влагу. Мед с бисквитами лежал в желудке кирпичом, а сладкий вкус во рту лишь усугублял жажду.
Он стоял на равном расстоянии между двумя соборами, наслаждаясь тем, что его присутствие сводит на нет доброе влияние, которое от них могло исходить. Они были символами Света, а он — живой частью Тьмы, и против него у них шансов не было. Опершись на какой-то прилавок, он наблюдал за третьим компаньоном своего врага. Хотя его слуга не смог передать впечатления, это оказалось не столь важно, потому что остальные двое были полны ее образом.
«Ребекка», — произнес он про себя ее имя, прикидывая, что ему известно. Была бы она просто невинной, он бы смял ее с большим удовольствием, но она была еще и дурочкой, и это ее спасало. Что за радость, когда жертва не понимает, что с ней случилось? Нет, лучше разрушить тщательно созданную структуру ее мира, сбить равновесие, необходимое ей для восприятия жизни, а потом, хнычущую и ревущую, сбросить на руки Свету как лишнее бремя и помеху.
Подумав о том, как Адепт Света окажется в тисках столь жестокой и утонченной дилеммы, Адепт Тьмы медленно и широко улыбнулся. Если он уйдет, то люди, столь ему дорогие, пострадают из-за своей тяги к Свету, из-за вожделения к нему. А если он останется, то будет сильно ограничен в возможностях поиска. Не остановлен, но наполовину все же связан.
— Я — гений, — вполголоса произнес Адепт Тьмы и выпрямился, увидев приближающуюся жертву.
Следуя заведенному порядку, Ребекка разглядывала витрины всех лавок, но не видела украшений, хотя они весело блестели в лучах послеполуденного солнца, старались привлечь ее внимание. Роланд исчез, похищенный Тьмой, и ей было не до драгоценностей. Дойдя до последней витрины, Ребекка насупилась. Чего-то не хватало. Взгляд ее упал на часы с двумя большими изумрудами. Часы ей сказали, что уже две минуты четвертого.
Две минуты четвертого.
Что случилось с колоколами?
У Ребекки заколотилось сердце, как бывало, когда что-то было неправильно.
Что случилось с колоколами?
Три минуты четвертого, сказали часы.
Четыре минуты четвертого.
Пять минут четвертого.
Что случилось с колоколами?
Не в силах больше выдержать, она повернулась и, переполненная тревогой, стала переводить глаза с одной башни на другую.
— Звони, — молила она, — звони!
И Адепт Тьмы почувствовал, что колокола в его хватке зашевелились. Он прижал сильнее. Они задрожали и двинулись снова.
— Не может быть! — зарычал он.
Постепенно, рывок за рывком, колокола вырвались на свободу. Он не пускал, но не мог их сдержать, и когда они зазвонили, каждый удар отдавался дикой болью у него в голове, и он завопил и бесполезным жестом закрыл уши руками. Он знал, что его оружие отбито врагом и что враг это знает, и, визжа от ярости, Адепт Тьмы исчез.
Ребекка с облегчением вздохнула, поскольку образ мира не изменился. Конечно, часы в лавке старьевщика просто спешили.
Солнце клонилось к закату, и стала быстро спадать дневная жара. Роланд поежился, тонкая футболка почти не защищала от холода. Слегка покачиваясь, он смотрел на заходящее солнце. Бог знает, сколько времени двигался он в сторону какой-то серой глыбы вдали, но она все не приближалась. Вдруг у него подкосились ноги, и он тяжело плюхнулся на траву.
