Кранаха, которую он украл с Анной-Катрин из немецкого замка на свой двадцать четвертый день рождения, пока его мать прогуливалась с собакой снаружи. Он говорит, что «Сибилла» и «Адам и Ева» две его любимые работы. Репродукция «Сибиллы», впрочем, немного тревожит его, напоминая об оригинале, погибшем в огне. Он больше не посещает музеев, утверждает он. «Слишком много воспоминаний. И я не желаю будить старых демонов».
Связь с миром искусства сохраняется через аукционные каталоги, которые он штудирует каждую неделю в призрачной надежде, что какой-нибудь из утраченных им шедевров проявится. С учетом всех украденных экспонатов, обнаруженных в канале и прочих местах, и принимая во внимание, что все картины и изделия из дерева были сожжены, Брайтвизер все равно не досчитался около восьмидесяти работ, половина из которых – серебро. Эти предметы продолжают числиться в международных базах украденных произведений искусства, как и все его картины и изделия из дерева. Пусть даже картин и резьбы по дереву никто не видел с 2001 года, но ведь не было найдено ни кучи золы, ни каких-либо останков.
Срок давности по кражам вышел уже для всех работ. И все равно его мать остается неприступной крепостью, когда речь заходит о месте упокоения последних восьмидесяти экспонатов. «Она унесет эту тайну с собой в могилу», – уверен Брайтвизер. И ее бывший любовник, если он и знает что-то, тоже молчит. Неизвестно, имеет ли та ночь, посвященная уничтожению искусства, отношение к их разрыву. Брайтвизер ни разу не встречал ни одной из пропавших работ на аукционах, и полиция тоже.
Возможно, ключ от тайны исчезновения восьмидесяти произведений искусства хранится у Анны-Катрин. У Брайтвизера в квартире нет Интернета, зато есть в сельском доме бабушки, и он находит Анну-Катрин на «Фейсбуке». Он узнает, что она работает и растит сына. Ему просто хочется встретиться с ней еще раз. Но в кои-то веки он принимает верное решение и оставляет ее в покое. Он не посылает ей сообщения и удаляет свой аккаунт. Он не пытался связаться с Анной-Катрин с того последнего письма в 2005 году, говорит он, – и нет никаких доказательств обратного. «Некоторые моменты должны сохраниться в тайне», – пожимает он плечами.
Он мается вот так больше года, с 2015-го по 2016-й, ничего не зарабатывая, без всякой перспективы чем-либо заняться. «Я замуровал себя», – говорит он. Наконец он признает, что хорошо умеет делать только одно, и это осознание незамедлительно дарит ему ощущение свободы. Он отправляется в тур по тем музеям Эльзаса, в которых до сих пор ничего не крал. В Доме археологии, к северу от Страсбурга, он сметет себе в карман пять римских монет третьего и четвертого столетия новой эры, заодно с филигранно проработанной золотой серьгой с висячей жемчужиной. Рядом, в Музее хрусталя, он разживается парой пресс-папье. Из еще одного музея, к югу от Страсбурга, он выходит с прекрасной инкрустацией по дереву – ясень, красное дерево, ель, – изображающей сцену из Троянской войны. Он прихватывает несколько предметов в соседней французской деревне, еще что-то – в Германии.
Ни к одному из этих предметов он не ощущает любви. «Я украл все это, потому что было легко», – поясняет Брайтвизер. И еще по одной причине: «Мне нужны были деньги». Он выставляет эти вещи на eBay и других аукционных сайтах, выходя в Интернет из дома бабушки – всегда под псевдонимами. Он моментально снимает с банковского счета полученные деньги, в пересчете около десяти тысяч долларов, превращая в наличные раньше, чем их успевают заблокировать, – этому приему он научился от сокамерников за годы, проведенные в тюрьме.
Может, все его советчики именно поэтому и оказались за решеткой. Во французский отдел полиции, специализирующийся на поиске произведений искусства, поступает сигнал от одного осторожного покупателя, заподозрившего, что на продажу выставлены краденые вещи, и инспекторы, по привычке подозревая Брайтвизера, прослушивают его телефон и проверяют банковские операции и деятельность в Интернете. Наконец-то его методы ясны: Брайтвизер стал таким же, как и все остальные музейные воры. В феврале 2019 года полиция наведывается в квартиру Брайтвизера и арестовывает его. Он какое-то время сидит в тюрьме, дожидаясь суда, затем его помещают под домашний арест по причине пандемии ковида-19.
За последние годы и в Европе, и в США были введены законы, подразумевающие более суровое наказание за кражу произведений искусства и культурного наследия. И теперь, когда они вступают в действие, вполне вероятно, что за недавние кражи и продажу краденого Брайтвизеру придется отсиживать в тюрьме или жить на условно-досрочном освобождении лет до шестидесяти. Он не думает, что когда-либо женится или заведет детей, говорит он. «Наверное, просто буду мести улицы».
Впрочем, за несколько месяцев до своего ареста в 2019 году он пережил одну из самых ярких встреч с искусством. Встреча происходит вскоре после того, как он видит брошюру – Брайтвизер по-прежнему пролистывает брошюры, это укоренившаяся традиция – из Дома Рубенса в Бельгии. Он не хочет заглядывать в буклет, но все равно заглядывает. И вот она – маленькая статуэтка «Адам и Ева», очевидно вернувшаяся в экспозицию. Он взволнован, он потрясен, а потом его разум, как и всегда, уже не в силах отделаться от этой мысли.
Он едет пять часов до Антверпена. Он маскируется в своей обычной манере, бейсболка и солнцезащитные очки, покупает билет за наличные. Впервые за двадцать один год он входит в Дом Рубенса. Все выглядит примерно так же, говорит он, словно бы время остановилось. Он проходит через бывшую кухню Рубенса и жилые комнаты в маленькую галерею в задней части дома. Витрина из оргстекла теперь прочнее, отмечает он, а еще в музее стало больше камер и больше охраны.
Упираясь руками в колени, подавшись вперед и едва не касаясь носом оргстекла, он изучает статуэтку из слоновой кости. «Адам и Ева» выглядят не хуже, чем до своего пребывания в канале. Змий все так же зловеще обвивается вокруг древа познания, чувственность, пронизывающая первых людей, угадывается безошибочно. Волосы Евы струятся по спине. Глаза Брайтвизера расширяются, лоб наморщен. Ему кажется, говорит он, будто на его глазах воскрес покойник. Лежа на своей кровати с четырьмя столбиками, он на протяжении лет мог протянуть руку и погладить «Адама и Еву». Ему не хочется устраивать сцену в музейном зале, потому он спешно выходит из галереи во внутренний дворик музея.
Во дворе тихо; кроме него, тут всего пара человек. Воздух теплый – приближается весна. Брайтвизер шаркает подметками по светлым камням, которыми вымощен двор. Глициния на стенах начала набирать бутоны. Когда
