горячим молоком, то сон будет хорошим; её можно и сушить как красную водоросль.
* * *
Если б моя дочь Берглинд достигла полного возраста, я бы попросил её найти мне один… И если б мы с Сигрид жили так счастливо, как заслуживали, то я попросил бы девочку зайти ко мне в мастерскую… Там я попросил бы её отыскать мне в куче деревяшек палку для резьбы… А девочка бы задала вопрос:
– Какую именно, папа?
А я бы ответил:
– Чем палка будет узловатее, чем изогнутее, чем больше народу назовёт её «кривулей», чем труднее будет найти ей место среди прямых ровных деревяшек, чем больше народу будет согласно, что её надо выкинуть в огонь, чем она будет никчёмнее, чем бесполезнее для чего-либо иного, кроме того, чтоб дать ход воображению, – тем больше она мне по нраву, тем больше мне охота взвесить её в руке, тем больше я желаю, чтоб её сучки и прожилки подсказывали путь ножу резчика… Ну, дай же мне её…
И пока мы, отец и дочь, вырезали бы каждый по своей кривуле, я бы обратился к ней с таковыми словами:
– Если юная девица набредёт на приблудную лошадь на высокогорной пустоши, то она увидит только лошадь. Вот она стоит на пустоши, целая, неделимая. И всё же молодые девичьи глаза уже обежали всю эту скотинку из конца в конец, и разум пересчитал части тела, проверил, всё ли на месте: ноги, голова, туловище, копыта, хвост, грива и морда. «Это лошадь», – скажет девичий ум сам себе так быстро, что девушка и сама этого не услышит. И больше она об этом задумываться не будет и беззаботно пойдёт себе дальше. Но часто важны мелочи: девушка должна не только проверить, есть ли у лошади ноги, голова, туловище, копыта, хвост, грива и морда – она также должна посмотреть, как это всё повёрнуто. Потому что если копыта у лошади повернуты назад, то значит, это никюр – водяной, и он собирается похитить юную девицу, заманить её к себе на спину и прыгнуть с ней в своё жилище в холодном высокогорном озере… Помни это, Берглинд: если набредёшь на лошадь в чистом поле, посмотри, какие у неё копыта. И если лошадь стоит в высокой траве, скрывающей их, тогда решительно уходи прочь. Если за силуэтом лошади сверкает озеро, – беги. А если водяной подхватит тебя на спину и соберётся прыгнуть с тобой в своё влажное обиталище, выкрикни его тайное имя: «Неннир». Ведь как и другие тёмные твари, он терпеть не может, когда его имя произносят вслух, в отличие от светлых, которые растут и крепнут, если назвать их имя вслух и пропеть им хвалу. Или можно ещё крикнуть: «Нет, уж это я не-ни!» И тогда он сбросит тебя со спины… Не забывай об этом, Бегга… Так бы я разговаривал с ней, по-отечески предупреждал… Ибо никюр похож на человека тем, что трудно отличить злодея от доброхота… И всё же человек одерживает верх… Если человек встретит человека на высокогорной пустоши, не важно, стоит ли тот в высокой траве или на твёрдом насте… Ну, а у Ари из Эгюра какая часть тела повёрнута назад? Моя мысль вытащила меня из хижины… Я слонялся по мхам точно лунатик, пришёл в себя лишь здесь, у кромки каменной косы, образующей северную гавань на острове… Ме-е-е… Ещё шаг – и я свалился бы с обрыва… Упал бы в море, пошёл бы камнем ко дну, утонул… Но чёрный баран громко заблеял и разбудил меня… Теперь мы с ним квиты… Ме-е-е-е… Когда я смотрел в небеса, то видел, как гротески вечерних облаков вытягиваются и простираются за границы восприятия и естественного мышления… Они словно пупырчатая водоросль, разложенная на просушку на валунах… И глаза путешествуют от одного причудливого существа к другому, в поисках того, где заканчивается каждое из них, перебегая с сустава на сустав… Блуждают среди бесчисленных суставов… Ни у чего нет ни начала, ни конца, кроме как во всей картине в её целостности, со всеми составляющими… Нельзя с точностью утверждать, где чья конечность, одинаково ли солидны туловище, ветви и побеги… И ко мне закралось подозрение, что как раз сами суставы, сочленения, места, где встречаются части, – это и есть то вечное и абсолютное в мире, ведь они существуют, но одновременно и не существуют, а являются лишь расстоянием, связывающим разнородные предметы… А расстояние между членами, соединяемыми суставом, может быть совсем крошечным, словно промежуток между тоненькими ляжками и ножками мясной мухи… Но оно может быть и огромным, – такая ширь, которую человеческий глаз не в силах постичь, он не видит крайних точек, даже если сам человек находится посередине между ними. Или видит лишь один член, а о другом и не ведает… Я уверен: в этих невидимых обителях живёт божество… Что было доказано ещё давным-давно, когда римский полководец Плацидий отправился охотиться на оленей в лесу близ крепости Тиволи… Когда наш охотник натянул свой лук, чтоб поразить жертву, которая на первый взгляд казалась лишь тем, что он сам для себя назвал «бесподобным оленем», но утреннее солнце перефразировало это и назвало его – «бык, росою омытый, что всех зверей выше, а рога пылают в самое небо», – и тогда ему открылся сладчайший Христос… Но божество не пребывает в праздности в лабиринте огненно-золотистых оленьих рогов, и не красуется горделиво на светлоконечных их вершинах, ибо оно обретается в прохладном по-утреннему воздухе меж ответвлений сложносоставленной короны этого зверя… Тут генералу Плацидию привиделось, что на лбу оленя стоит мальчик Иисус, свешивает оттуда большой палец одной ноги и простирает руки, приглашая его, язычника, войти в царствие отца своего… Тут влетела в грудь любовь… Добыча одолела охотника… Плацидий принял имя Юстас, присягнул божественной любви… Претерпел унижения… У него отняли всё имущество… Его пытали… Его изгнали… Волки и львы растерзали его сыновей… Пираты изнасиловали его жену… И всегда он возносил хвалу доброте божьей… Вновь вернул свои богатства… Родил ещё детей… Отказался участвовать в жертвоприношении у императора Адриана… Был брошен в темницу… Был вместе с женой и малолетними детьми посажен на решётку и заживо изжарен в печи тиранов, сожжён дотла внутри идола – гигантского латунного быка… Мученик стал святым Юстасом… К нему хорошо взывать во времена мучений, когда твоя семья в опасности… Оленьи рога, коралл, растопыренные пальцы, берёзовые ветви, расползшаяся сеть, камни-лучи, реки, разветвляющиеся в дельте, вьющаяся трава, перисто-кучевые облака, женские волосы… эти предметы фрагментарны
