вас переведут в Туру. Очень жаль, хабиби, но теперь вы настоящий каторжник.
— А что слышно о моей жене?
— Ее приговор тоже утвержден. Она останется в женском отделении тюрьмы Канатер. Теперь вы уже не сможете так часто видеться. Тура не очень хорошее место, но вы там будете в порядке. У вас есть деньги, и вы сможете все себе хорошо устроить. Когда приедете в Туру, передайте привет Виктору.
— Кто такой Виктор?
— Виктор Леви. Израильский шпион. Он получил двадцать пять лет, уже отсидел одиннадцать и почти руководит этой тюрьмой. Прощайте.
Я медленно слез со стола и стал ходить по камере. Конечно, имя Виктора Леви было мне знакомо. Он проходил с теми, кто был связан с «делом Лавона»[12]. Интересно, что представляет из себя этот Виктор и могу ли я ему открыться. Ведь он не разведчик, а просто еврей и гражданин Израиля.
Вместе с Виктором Леви были осуждены еще два юноши и одна девушка, Марсель Ниньо, которая, как я узнал от Вальтрауд, отбывала пятнадцатилетний срок в женском отделении тюрьмы Канатер. Вальтрауд с ней часто говорила и даже несколько раз передавала ей от меня записки, написанные на папиросной бумаге.
Отвлекшись на время от Виктора Леви, я стал думать о Туре. Я знал, что в Египте имелись две тюрьмы, которые пользовались дурной славой из-за своего необычайно жесткого режима: Тура и Абу-Заабаль. Во времена монархии была еще одна тюрьма для иностранцев в Александрии. Египтяне понимали, что ни один европеец не сможет выдержать нечеловеческих условий египетской тюрьмы длительное время. Но искусственный «арабский» социализм Насера отказался от этих поблажек империалистам. Мне оставалось только надеяться на лучшее и готовиться к худшему. Я попросил начальника тюрьмы, чтобы перед отъездом в Туру мне разрешили свидание с Вальтрауд.
Она изо всех сил старалась не проявлять своих чувств перед египетским офицером, который присутствовал на встрече. Чтобы как-то успокоить ее, я сказал:
— Может быть, мне в Туре будет даже лучше. Я не буду находиться в изоляции, у меня будут друзья. Пожалуйста, не беспокойся. Пройдет не так много времени, и мы снова окажемся на свободе.
Но Вальтрауд была настроена не столь оптимистично. Она напомнила, что мой срок равняется двадцати пяти годам.
— Я не думаю, что мое заключение затянется так надолго, — старался я подбодрить ее. — Может быть, года два-три. Наши найдут способ вытащить нас отсюда.
— Ты очень веришь в них.
— Да. Они не бросят нас в беде. Я уверен.
— Ну, тогда и я буду верить.
Подошел момент расставания. Мы крепко обнялись, поцеловались, и Вальтрауд в сопровождении конвоира, с высоко поднятой головой и со сжатыми кулаками ушла. Если когда-то я был близок к тому, чтобы потерять над собой контроль, то это был именно тот момент.
Перед отъездом из тюрьмы Канатер мне приказали переодеться и выдали одежду заключенного: брюки, рубашка с длинными рукавами навыпуск и кепка с козырьком. Все это было сделано из самой дешевой мешковины зеленого цвета. Такую одежду носили все заключенные. Обуви не полагалось, но тем, у кого имелись свои ботинки или шлепанцы, разрешалось их носить, а остальные ходили босиком. Выданная мне одежда была старой, но чисто выстиранной. Все было размера на три меньше: брюки не доходили до лодыжек сантиметров на двадцать, маленькая шапочка чудом держалась на макушке.
Сержант Баттал едва мог сдержать улыбку.
— На кого я похож? — спросил я.
— На пугало, — засмеялся он. — Но не волнуйся, в Туре за несколько пиастров ты получишь все, что нужно.
В Туру мы приехали к пяти часам вечера. Тюрьма располагалась на полпути между жилым пригородом Меади и авиационным заводом в Хелуане. Оба места мне были хорошо знакомы. Я очень часто ездил по главной автомагистрали вдоль Нила, окружавшей тюрьму, и никогда не задумывался о том, что может происходить за этой стеной. Теперь мне предстояло с этим познакомиться.
Сержант Баттал позвонил у ворот, нас впустили вовнутрь и повели по длинному узкому коридору, по обе стороны которого располагались кабинеты. С меня сняли наручники, приказали встать у стены и ждать. Время от времени в коридоре появлялись стражники, которые с любопытством оглядывали меня; других заключенных нигде не было видно. Мое прибытие было зарегистрировано в большом черном журнале, и один из стражников пошел разыскивать дежурного офицера. Минут через двадцать появились два офицера, которые приближались с традиционно чопорным видом, который так часто напускают на себя египетские офицеры. Один из них майор, другой капитан. Оба были одеты в хорошо подогнанную форму, с сияющими пуговицами и значками, каждый держал в руке по тросточке, у каждого были стандартные усы, которые носили почти все чиновники и военные в Египте. Они зашли в один из кабинетов, оставив дверь открытой. Расположившись за большим столом, майор поманил меня пальцем и тростью указал на место перед своим столом:
— Встать здесь!
Да, это был уже не Канатер. Больше никаких «садитесь, господин Лотц. Курите, господин Лотц». Просто: «Встать здесь!» — вот и все. Я почувствовал, что мне надо с самого начала верно заявить о себе.
— Не возражаете, майор, если я присяду? Немного устал, — сказал я с невинным видом.
Капитан, который сидел, развалившись, в кресле, вдруг выпрямился.
— Это тюрьма! Тюрьма строгого режима! — выкрикнул он на ломаном английском языке. — Встать!!
— Успокойся, пусть сидит, — лениво ответил майор по-арабски.
Первый раунд я выиграл.
Вошел старший сержант и, отдав честь, протянул майору пакет с моими документами. Майор внимательно прочел документы и обратился ко мне:
— Ваше имя Иоганн Вольфганг Лотц?
— Да.
— Вы осуждены на пожизненные каторжные работы, что по закону означает двадцать пять лет. Теперь вы заключенный номер 338. Запомните этот номер. Ваши личные вещи будут храниться на складе, пока их не заберет ваш консул. Все остальное вам объяснит начальник тюрьмы. Может быть, он разрешит вам оставить что-то из вещей. Я не знаю. Это его право.
Я вытащил из кармана пачку сигарет и спички:
— Не возражаете, майор, если я закурю?
— Курите.
Я протянул ему пачку:
— Угощайтесь.
Он бросил взгляд на капитана:
— Нет, благодарю вас. Не сейчас.
Он откинулся в кресле и стал откровенно меня рассматривать.
— Вы были другом генерала Гураба?
— Верно.
— И генерала Абделя Саляма Сулеймана?
— Да.
— И генерала Фуада Османа, и адмирала Фавзи Абделя Монейма, и многих других?
— Да, похоже, что так.
— Это просто дьявол, — сказал майор по-арабски своему коллеге. — Он знал всех, кто что-нибудь значил, и выдаивал из них информацию.
— Да, — со злобой отозвался капитан, — а сливки отправлял в Израиль.
