семейство сельских тружеников, владеющих небольшим рисовым участком, каких было множество в его родной провинции Биттю (соременная префектура Окаяма). В возрасте около десяти лет его отдали в дзэнский храм Хофукудзи, расположенный в той же провинции, – и это было вполне естественно для XV столетия, когда вся культурная жизнь страны сосредотачивалась в дзэнских храмах и монастырях. И хотя настоящее имя будущего живописца история не сохранила, это небольшая потеря для нас, ибо отданный в раннем возрасте на попечение своего духовного наставника, он сразу же, согласно сложившейся традиции, получил от него новое имя Тоё, означающее «Подобный иве». И снова иероглифы, составляющие имя, помогают нам представить высокого, тонкого и гибкого мальчика.
Храм Хофукудзи, и сейчас еще существующий, в XV веке переживал период своего расцвета, владея обширными рисовыми полями и содержа в своих пределах более полутора тысяч монахов. Следуя духу времени, подчиняясь тону, который задавали крупнейшие дзэнские монастыри в Киото, ориентированные на китайскую культуру, Хофукудзи сохранял внутри себя ту же атмосферу глубокого уважения к древней цивилизации, давая своим питомцам классическое китайское образование, включающее знание китайского языка, поэзии, философии.
Именно к этому времени пребывания юного живописца в Хофукудзи относятся многочисленные легенды, рисующие образ не очень старательного и послушного, зато чрезвычайно одаренного мальчика, чья кисть уже в раннем возрасте обладала магической силой одухотворять и наделять жизнью все, к чему она прикасалась. Однажды, рассказывает легенда, буддийский наставник Сэссю был настолько рассержен легкомысленным поведением мальчика, что, желая наказать его, привязал веревкой к столбу в одном из дальних помещений храма. Войдя поздно вечером в комнату с намерением освободить его, монах остолбенел, заметив около ног связанного ребенка огромных крыс. Попытки прогнать наглых животных не побудили их даже пошевелиться. И тогда, приглядевшись, монах обнаружил, что не живые крысы так напугали его, а нарисованные. Утомленный неподвижным сидением и уставший плакать, Сэссю изобразил животных на полу комнаты большим пальцем своей ноги, используя в качестве туши слезы, скатившиеся на пол. По другой версии этой легенды, ожившие крысы перегрызли веревку и освободили мальчика. Эту историю, ставшую сегодня уже неотъемлемой частью реальной биографии Сэссю, с готовностью расскажут вам в каждом дзэнском храме городов Ямагути и Масуда, имеющих отношение к судьбе художника; без нее не обходится ни одна книга биографического характера, посвященная Сэссю [32].
Зная о непреодолимом влечении юного дзэнского монаха к творчеству, нетрудно предположить, насколько сильно манил его Киото, как притягателен для двадцатилетнего Сэссю был этот город. Более четырех с половиной столетий (704-1185) Хэйанкё – «Город мира и покоя», как назывался Киото в прежние времена, был средоточием всей культурной жизни страны. Император – живой потомок богини Солнца Аматэрасу – вместе с многочисленной свитой своих придворных постепенно напитали атмосферу города духом рафинированной красоты и утонченности, придали ему облик неповторимый и прекрасный. Черепичные крыши древних монастырей; ведущие к ним мощеные улочки, тишину которых нарушает лишь стук деревянной обуви паломников; вековые деревья, оберегающие покой синтоистских святилищ (или, может быть, наоборот: выстроенные столетия назад синтоистские святилища хранят покой и старость могучих деревьев); внушающие почти благоговейный трепет огромные просторные лестницы с каменными фонарями по бокам, возносящие к воротам буддийских храмов, – кажется, сама душа Японии, ее сердце, пребывает здесь.
Придя к власти, военное правительство Асикага вновь избрало Киото своей столицей, открыв тем самым новую страницу в судьбе древнего города. Сюда и приезжает Сэссю в 1440 году, чтобы провести в Киото последующие двадцать лет своей жизни. Надо полагать, что само пребывание молодого дзэнского монаха в этом прекраснейшем из городов Японии послужило великолепной школой для него. Здесь отшлифовались его художественные вкусы, здесь он получил самое блестящее по тем временам образование.
Жизнь Сэссю проходила в Сёкокудзи, крупнейшем из дзэнских монастырей Киото, само название которого – «Храм Прьемьер-министра Страны» – свидетельствует о тесных и непосредственных связях храма с военным правительством Японии, под покровительством которого монастырь процветал. Количество монахов, живших в стенах Сёкокудзи, исчислялось тысячами. В его пределах находился главный отдел управления всеми дзэнскими храмами страны, а также департамент по иностранным делам, ответственный за контакты, главным образом, с Китаем и Кореей. Тут же располагалась и Академия художеств.
Учителем живописи Сэссю стал художник-монах, член Академии художеств Сюбун, занимавший в Сёкокудзи весьма высокую должность токан, то есть ответственный за строительство и надлежащее состояние различных зданий монастыря. Дзэнским Рафаэлем называют иногда Сюбуна западные искусствоведы 5, – видимо, за присущие его творчеству мягкость, лиризм, легкость, с какой он создавал свои многочисленные пейзажи. Все они пронизаны духом мечтательности и тишины и изображают, как правило, характерные для китайской природы остроконечные причудливых форм скалы, уютно встроенные в ландшафт павильоны или маленькие горные храмы, крохотные фигурки странников в монашеской одежде, бредущих по петляющим тропкам, либо монахов, подметающих пустынный двор уединенного монастыря.
Сегодня мы знаем Сюбуна исключительно как пейзажиста, стоящего у истоков живописи в «новом» (то есть китайском) стиле. Однако хроники тех лет свидетельствуют, что он обладал весьма широким спектром дарований: был скульптором, ремесленником, расписывал раздвижные бумажные перегородки (фусума), экраны (бёбу). Биография его полна загадок и тайн. Самый влиятельный и известный из живописцев своего времени, он не оставил нам ни одной работы, собственноручно им подписанной или же датированной, что трудно, разумеется, объяснить лишь «скромностью» столь авторитетного в Сёкокудзи мастера. Дело, скорее всего, в том, что во времена Сюбуна художники Академии редко оставляли на своих работах подпись или печать. Будучи в большинстве своем послушными исполнителями многочисленных заказов на определенную тему, они обязаны были, например, создавать работы, играющие роль потенциальных подарков сёгуна какому-либо лицу. Что же касается произведений религиозной живописи, то на картине такого содержания художнику тем более запрещалось оставлять свою подпись. Если же имя исполнителя все же указывалось, то это была так называемая какуси раккан (букв, «спрятанная подпись»), то есть подпись едва заметная, не отвлекающая внимание зрителя. Творческая индивидуальность художника в массовом потоке живописных работ, созданных мастерами Академии, мало учитывалась, поэтому очень трудно сегодня выделить пейзажи Сюбуна из огромного количества им подобных, идентичных и по манере исполнения, и по стилю, и по сюжету.
Сюбун (?). Пейзаж. Фрагмент. Музей Сэйкадо. Токио
Сюбун. Пейзаж. 1448 г. Национальный музей. Токио
Эта же причина не позволяет нам распознать и произведения самого Сэссю, созданные им в период учебы в Сёкокудзи. И все же, по свидетельству некоторых дзэнских монахов, проживавших вместе с ним в монастыре, уже тогда его мастерство превосходило умение
