одной рубахе, в начале Московской улицы. Здесь он принялся стучать кулаком и ногами в стену дома, потом забежал в магазин, находившийся в этом же доме, возбужденно требовал показать ему, где вход в подвал. На вопрос «Зачем?» он якобы ответил: чтобы попасть в подземный ход и вернуться в музей. Поскольку унять Звонарева было невозможно, его отвели в подвальный этаж, в подсобку, а директор магазина тем временем вызвал «скорую». Так оказался Алексей на несколько дней в психушке, а после, в Москве, его лечили в клинике неврозов. Никаких видимых проявлений кризис восемьдесят четвертого года в нем не оставил, а невидимых – сколько угодно: склонность к меланхолии, замкнутости, фатализму, абсолютное нежелание добиваться какой-нибудь цели, если цель ускользала.
Видя, что ей не удается вдохнуть в мужа энергию предпринимательства, Наталья поменяла тактику. Она решила сыграть на самолюбии Алексея. Зазвучало слово «неудачник»: сначала с вопросительной интонацией («Ты что – неудачник?»), а потом с утвердительной («Ты же неудачник!»). Звонарев отнесся к этому достаточно равнодушно, потому что в глубине души именно так и считал. Но он сделал ошибку, дав понять это жене. «Для чего же я терпела все эти годы? – возмутилась она. – Чтобы состариться с неудачником?» – «Не все ли равно, с кем стариться?» – примирительно улыбался Алексей, чем только подлил масла в огонь. «Значит, все это, – Наталья со сверкающими глазами указала в сторону письменного стола с компьютером, – только для того, чтобы утешить себя мечтаниями? А мой аборт, нищета, каменные лица твоих родителей? Я принесла себя тебе в жертву?» – «Оставь в покое моих родителей», – помрачнел Звонарев. «А почему, собственно? Я проявляла к твоим родителям больше терпения, чем к родной матери! И как же отнеслись ко мне эти добрые люди?» – «Не смей так говорить о них! Ты сама виновата!» – «В чем же я виновата? В том, что твои родители хотели жить прошлым? Но мы-то должны жить настоящим! И что изменилось от того, что вы заткнули мне рот? Они лежат в могиле, а ты отстукиваешь, как дятел, никому не нужные словеса!»
Было два пути прекратить унизительную перепалку: приласкать Наталью, попытаться откровенно, по-дружески объяснить ей, что жизнь вспять не повернешь, особенно его незадачливую жизнь, что мечтания наедине с компьютером все же позволяют ему зарабатывать на хлеб с маслом, а издательский бизнес, сложившийся уродливо, хаотично, но сложившийся, для него чужой; а можно было ничего не объяснять – просто замкнуться в себе. Когда тебе кричат: «Дятел! Дятел деревянный!», – легче, конечно, выбрать второй путь.
Так Звонарев и сделал. Но в супружеской жизни все взаимосвязано. Он поворачивался и уходил, когда жена нападала на него, а жена отворачивалась от него, когда он обнимал ее ночью. Их интимная жизнь дала глубокую трещину. Конечно, проявив терпение, ее можно было замазать. В иные моменты женщины более податливы – например, после месячных. И утром – добрее. Но для этого нужно забыть, что накануне тебя обозвали дятлом или альфонсом. Некоторые так и поступают – и, может быть, правильно. Дятел так дятел, альфонс так альфонс, а мы все равно муж и жена. Часто это последняя скрепа, на которой держится семейная жизнь. И порой довольно долго. Но Алексей и Наталья женились по романтической любви, секс далеко не все определял в их отношениях. Они не умели улаживать ссоры в постели. Для того чтобы помириться ночью, Алексею был нужен какой-то знак от жены вечером. Хотя бы один призывный взгляд. Но ее «заколодило», она решила перебороть его. Так воспитывали мужей более преуспевающие жены, с которыми она сталкивалась на работе.
Они стали расходиться на ночь по разным комнатам. Встречались теперь только за кухонным столом (кто раньше приходил с работы, тот и готовил) да в коридоре. К своему удивлению, Алексей вдруг обнаружил, что в принципе может обходиться без секса с женой. Чувство голода возникает не от полного отсутствия еды, а от ее слишком малого количества. Когда была еще неопределенность, когда он еще ждал от Натальи знака, он мучился желанием, а когда они стали спать порознь, пришла определенность и принесла облегчение.
Но это было мнимое облегчение, затишье перед катастрофой. Женщины устроены по-другому. В глазах Натальи появился недобрый голодный блеск. Вот этого момента никак нельзя было упускать. Но Алексей теперь редко глядел ей в глаза. Однажды в его комнате резко распахнулась дверь, быстро вошла жена, благоухая духами (хотя была в домашнем халате), и, не говоря ни слова, потянулась через его плечо за какой-то книгой на верхней полке. Полы халата разошлись, сверкнуло голое тело. Поправлять халат она не стала. Ее ошеломлявшая в своей неожиданности нагота была в двадцати сантиметрах от носа Звонарева, сидевшего за письменным столом. Такого знака ему было бы вполне достаточно, когда они еще спали в одной постели. Теперь же, чтобы выйти из анабиоза определенности, требовалось большее: чтобы жена обняла его, взъерошила волосы или что-то в этом роде. Он сидел и ждал, что будет дальше. А дальше Наталья достала книгу, положила ее на стол, медленно, не глядя на него, запахнула полы халата, завязала поясок и, презрительно покачивая бедрами, ушла к себе.
«Ну что же, – подумал тогда Алексей, – лед тронулся! В следующий раз она будет поласковей. Я ведь не воробей, чтобы хватать крошки на лету!»
В следующий раз была суббота, когда Наталья впервые отправилась «к подруге» и вернулась поздно ночью. Отношения уже были не такие, чтобы спрашивать, как зовут подругу и какой у нее телефон. Да и скоро в этом отпала нужда. Как-то ночью, в субботу или воскресенье, под окнами скрипнули тормоза, чмокнула дверца автомобиля, выпустив из салона залп стереомузыки. Звонарев выглянул в окно. Внизу, у освещенной иномарки, стояла Наталья и молодой, розовый, как поросенок, мужик в замшевой куртке. Мужик по-хозяйски держал его жену за талию и целовал в шею. Наталья запрокинула голову и смотрела прямо в глаза Алексею.
В этом взгляде он прочел обещание новой жизни – жизни адской. Ей было за тридцать, ему – под сорок. Она стала женщиной в его объятиях, а теперь спала с другими. Он любил ее, даже когда она была похожа на свою мать и говорила, что он дятел деревянный. Но теперь в его душе не было сил на прощение.
Почему же они не разъехались, продолжали жить под одной крышей? Ответа на этот вопрос не знали ни он, ни она, а может быть, и знали, да боялись себе признаться.
* * *
Докурив сигарету, Алексей сел за стол и включил компьютер. Когда значок песочных часов исчез с
