их же пола, и что люди эти по какой-то причине презираются, а наименования их используются среди других людей как оскорбления. Сама она, хоть и никогда не встречала таких людей, была не согласна со слепой ненавистью в их сторону, как и в целом с любой ненавистью. И до поры до времени Тамаре казалось, что всё это — с другой планеты, не с Земли, и её едва ли коснётся.
Но коснулось.
Агата несколько раз порывалась что-то сказать, но замолкала, еле слышно вздыхая, как довольно милая помесь хомячка и медведя. По какой-то причине теперь Тамаре казалось, что они с ней совершенно разные из-за того, что Агата уже занималась с кем-то (с девушкой!!!) сексом. И что она из какого-то другого мира, в котором Тамара когда-нибудь точно окажется, но пока что ей до него далеко.
— Вот почему ты…
— Что?
— Пропала.
— Да.
— Думаю, про родителей спрашивать бесполезно?
— Конечно. Они не знают. Никто не знает. Кроме меня и Оли. И тебя.
— Понятно.
— Мне страшно, — Агата сказала это шёпотом, сплетя пальцы. — Мне и хорошо, и страшно одновременно, и от этого ещё страшнее. Мне кажется, если кто-то узнает, меня все возненавидят. Мама точно. Но и от Оли отказаться не могу. Я не могу сидеть на уроках, и в «Стаккато» быть тоже не могу, в голове совершенно другое… Я хочу быть с ней, и всё тут. Я, наверное, уйду из клуба. Вам от меня одни хлопоты.
— Это неправда! Ты ведь написала нам сценарий и… — Тамара замолкла. Хоть и чувствовала, что зря. В этот момент, как ни в какой другой, ей нужно было сказать хоть что-нибудь. Но все слова испарились из головы, и убеждать в чём-то Агату — ставшую в одно мгновение совершенно чужой и отстранённой — не хотелось.
«Соберись, глупыха! — сказала она себе, хлопнув себя по мысленным щекам. — Ей сейчас нужно что-нибудь сказать, чтобы не молчать, чтобы утешить! Что-нибудь!..»
— Я пойду… — вздохнув, Агата поднялась, поправив одежду. И Тамара почувствовала молчание, повисшее на языке, словно кисель.
Сказать ей было нечего.
* * *
В тот день в «Стаккато» царила самая что ни на есть заунывная тишина.
Все в напряжении ждали Свету. Серёжа с Костей ни о чём не спорили, сидя на раскладных стульях. Забравшаяся на Гардеробус Нюра вновь что-то читала, свесив ноги вниз, Колобок, устроившийся на подоконнике, напряжённо пыхтел с таким видом, будто в прошлую пятницу только он один облажался, и теперь его грозят выгнать из «Стаккато». Даже Ксюха была тише обычного, и совсем не прыгала.
Агаты не было.
Когда Тамара зашла, разулась и прошла в зал, ребята негромко с ней поздоровались — но остались в тех же позах, что и были.
— А Солнышев не пришёл?
— Он вряд ли придёт, — кратко ответила Нюра, болтая ногами.
И снова тишина.
Тамара вздохнула: всё складывалось не лучшим образом, а она очень это не любила.
— Неужели всё было так плохо? — спросила она.
Костя потёр переносицу.
— Ну, в целом… Мы выступили, да.
— Тогда в чём проблема?
— Я вот тоже не пойму, — неожиданно призналась из другого угла зала Ксюха. — Чего вы все кислые, как чайный гриб? Мы же выступили. И отыграли норм.
— Думаю, дело в том, что мы не этого ожидали, — сказал Серёжа, почесав затылок. — Всё вышло так скомкано и отстойно. И всем… в общем-то было плевать на то, как мы сыграем. Всё равно что в кабаре выступать. Мы могли показать им всё что угодно.
Что-то в его словах не понравилось Тамаре, но она продолжала слушать.
— На самом деле, именно на таких спектаклях и погорел «Стаккато», — задумчиво сказала Нюра. — Все привыкли выступать как бог на душу положит. Плевать. Никто ничего не скажет. А Виктор Саныч умел требовать. Он хотел, чтобы мы стали как настоящий театр.
— А когда он ушёл… — и Костя, не договорив, махнул рукой.
Тамара нахмурила брови и сжала пальцами рукоять Стикера.
Ей вдруг стало обидно — и обида подтолкнула её выпрямиться и задрать нос. Точно так, как учила бабушка.
— ДА ГРОШ ВАШЕМУ ВИКТОРУ САНЫЧУ ЦЕНА БЫЛА, ЯСНО?! — крикнула она, и врезала Стикером по полу так, что под сводами «Стаккато» прокатилось громовое гулкое эхо. Все ошеломлённо уставились на неё.
— Грош ему цена, если он учил вас быть актёрами, но не научил быть самостоятельными! — чуть тише, но всё ещё громко произнесла Тамара. — Если без него вы все тут же попадали, развалились, струсили, расслабились, понадеялись на гуру-тунеядцев, которые ни хера не делают, — подобным образом Тамара выразилась впервые в жизни, и даже не заметила, — то ему и раньше нужно было свалить! Ещё до своей болезни! Потому что сколько я тут есть — наслушалась про то, какой он хороший, умный и вообще! А почему, спрашивала я себя, вы без него ничего не можете?! Да потому что не хотите! Всё ждёте, пока вам гуру укажет, куда ступать, что делать и как быть. А актёры… то, как я их себе раньше представляла, должны любить то, что делают. Они должны развлекаться в лучшем смысле этого слова! А не стараться развлекать! Не стараться действовать по указке! И не стараться делать правильно!
Она замолчала на выдохе, глядя на ребят, оторвавшихся от пустого созерцания нескольких точек перед собой, и поднявших на неё глаза. Только тут до Тамары дошло, что она, мягко говоря, взболтнула лишнего — особенно про болезнь бывшего гуру «Стаккато». Ещё месяц-два назад она и не подумала бы, что станет так громко отчитывать нескольких старшеклассников перед собой.
— Вы когда-нибудь вообще думали о том, что позорите его? — спросила она уже совсем тихо. — Неужели без вашего Виктора Саныча вы совсем ничего не можете? Это ведь неправда. Хватит уже сваливать всю ответственность на него. Вы… То есть, мы — это мы. Мы взяли и поставили спектакль сами. Без гуру всяких. Пусть он вышел так, как вышел — не важно! Это был ваш собственный, стаккатовский спектакль. Да, нам есть над чем работать. Но ведь это уже чего-то стоит.
Осторожно спрыгнув с Гардеробуса, Нюра стремительно подошла к Тамаре и — совершенно неожиданно — обняла её. От её русых волос пахло шампунем и какими-то листьями. Тамара стала как вкопанная.
— Я тоже часто об этом думала, — призналась Нюра негромко. — Но сказать не решалась.
— ОБНИМАХИ!!! — завопила на весь зал Ксюха и, подбежав, накинулась на них обеих.
— Ладно, так и быть… — с укоризненным вздохом присоединился к ним Серёжа.
— А ну идите сюда!.. — угрожающе сказал
