гимнастерочек выдам! Да что там рубаху, я тебе орден выхлопочу! С Маркова с живого не слезу, заставлю в Москву ежедневно депеши строчить с описанием подвига! Лично товарищу Сталину! Ну герои!
– Ты осади давай, депешестрочильщик, – прервал Решетов. – Че приперся? Я тебя знаю, Аркаша, ты без собственной выгоды задницу не поднимешь. Поживиться задумал?
Интендант обиженно засопел, в глазах засверкали хитрые чертики.
– А как без этого? Я кто?
– Наглый поросенок?
– Ин-тен-дант! – по слогам произнес Аверин, воздев короткий палец над головой. – Моя прямая и первейшая обязанность - обеспечивать отряд всем необходимым. А у вас тут что? Правильно. Полицейские гарнизоны! А значит излишки. Вот мы с ребятами и подсуетились.
«Ребята», хмурые мужики из Аверинского обоза, похожие на банду грязных бродяг, радостно закивали и принялись дружно чадить самосадом, словно стремясь накуриться на всю оставшуюся жизнь.
– Ясно, трофейщики, – кивнул Решетов. – Предупреждаю, лишнего нет.
– Не жадься, Никита, – укорил Зотов. – Снаряжения на батальон взяли, куда тебе столько, солить? Человек не для себя старается, для отряда.
– Истинно так! – обрадовался Аверин. – Мне для себя и даром не надо! Я водички попил, сухарик погрыз немножко и сыт! О людях пекусь. Идемте хозяйство смотреть?
– Экий ты прыткий, – окончательно расстроился Решетов.
– О, минометики, –Аверин разглядел за избами задранные к небу стволы и мелко засеменил короткими, кривоватыми ножками.
– Минометов не дам, – уперся Решетов.
– На основании? – опешил Аверин.
– Никаких пулеметов, орудий и минометов.
– На себе потащишь? – поддел Зотов.
– Мы никуда не идем.
– Не понял.
– Будем оборонять деревню, – огрызнулся Решетов.
– Сумасшедший, – ахнула Анька.
– С ума сбрендил? – Зотов понял, что за суетой так и не удосужился вызнать дальнейшие планы. Грешным делом думал операция не затянется, разгром гарнизона и скоренько в лес. Ага, раскатал губу…
– Будем оборонять деревню, – упорно повторил Решетов. – Каминский скоро узнает о нашей милой проделке, о предательстве Попова и остальных. Ладно мужики, уйдут с нами в лес, вопросов нет, а бабы с детьми? Локотские живодеры пощады не знают, дома сожгут, людей в расход, строго по линии антипартизанской борьбы. Теперь мы за них отвечаем, понимаешь? Кашу заварили, надо расхлебывать.
– Это самоубийство, – возразил Зотов. – Захватить и удерживать деревню рядом с Локтем, это как дергать медведя-шатуна за усы. Вроде весело, а потом ходишь без рук, культяпками машешь. Если вообще ходишь.
– Продержимся сколько сможем, – отрезал Решетов. – Выгадаем время, пока гражданские соберутся и отойдут, сил и средств вполнедостаточно для маленькой, победоносной войны. Другого выхода нет. Людей нельзя Каминскому оставлять.
– Согласен, – признал Зотов. Другого выхода не было. Если уйти сейчас, Каминский отыграется на гражданских.
– Ну вы даете! – всплеснул руками Аверин. – Я зря перся, да? Какая оборона? Вас тут, как тараканов, прихлопнут!
– А мы тараканы не простые, зубастые, – Решетов погладил ствол миномета. – С этими красавцами сам черт мне не брат. Вы локотское отребье видели? Нет. А я навидался. Не бойцы они, мародеры и трусы. Против нас не потянут.
– Ты такой уверенный, пока немцы не появились, – усмехнулась Ерохина.
– Немцев не будет, гарантия.
– Откуда знаешь? – изумился Зотов.
– Птичка чирикнула. Немцев поблизости нет – это раз. Тут территория Каминского – это два. Стучать немцам он не станет. Какой из него нахрен хозяин, если партизаны себя на его земле, как дома, ведут?
– А «Фогельзанг»?
– А может никакого «Фогельзанга» и нет? Слухи - сказочки для доверчивых. Немцы летнее наступление готовят, какое им дело до партизан? Мы им, как блохи на сторожевом кобеле.
– Резонно.
– Ну, а я чего говорю? Посидим пару дней, подождем пока партизанские семьи эвакуируются, сунем Каминскому по зубам, пусть говном подавится, и спокойно уйдем. Расклад в нашу сторону, к гадалке не ходи.
Малыгин, угрюмой глыбой нависающий за спиной Решетова, вдруг заухал по-обезьяньи, видимо изображая радостный смех.
– Ты чего, Федя? – удивился капитан.
– Историю одну вспомнил, про гадалку, – осклабился Малыгин.
– Забавную?
– Еще как.
– Дай угадаю. Ведьма нагадала, Звезду Героя получишь за оборону Тарасовки?
– Если бы, – Малыгин перестал хрюкать. – Случай был. Я в гражданскую в четырнадцатой армии служил, так по зиме Одессу мы брали. Холодища, жуть, даром юг, ночью цигарки к зубам примерзали, море крошкой ледяною взялось. Моя рота в передовых. Ворвались в город, завязали бои, беляков в порту великие тыщи, грузились на корабли, так и утекли почти все, сукины дети. Их там до чертиков было: офицерье, буржуи, кадетики, дамочки в кринолинах с махонькими собачками, сплошной контреволюционный актив. Мы на Николаевском бульваре пулеметы развернули и давай порт поливать, народу тьма, хер промахнешься. Там паника: мечутся, прячутся, которые в воду сигают, лишь бы к нам не попасть. Позиция у нас отличная, а поддержки ноль, наши только к окраинам подошли. Беляки-юнкеришки в контратаку пошли, пришлось нам с бульвара срочно валить. Дрались они сильно, того не отнять. Дважды в штыковую ходили. Пока мы перегруппировывались, контрики погрузились на параходы и ту-ту, отбыли в солнечную Турцию. Кто не успел, двинули в сторону Румынии, их потом севернее Овидиополя к Днестру прижали и посекли. Короче, Одесса - мама наша. Кругом бардак и неразбериха, народ на радостях вскрыл винные погреба, потеха пошла. И привязалась к нам цыганка одна, карга старая, воняла жутко, все цыганы воняют, не моются что-ли? Табор ихний у Хаджибейчкого лимана артиллерия разметала, толи наша, толи белячья, хер разберешь. Только кибитки летели. Ну она умишком и тронулась, шлялась по городу с мертвым грудничком на руках, скулила: «Дай погадаю, дай погадаю». Прилепилась, как муха. Взводный наш, Мишка Канунников, выдумал хохму. Он уже сильно поддатый был, взял топор и на пристань мотнулся, глядим вертается, морда довольная и тащит вроде охапочку дров. Подошел, батюшки-святы, нарубил остолоп этотдесяток рук с мертвяков, цыганке вывалил: «Гадай», – говорит, лахудра, а руки страшные, синие, скрюченные. Она отпиралась вначале, а потом ничего, бойко так затрещала, кому любовь и выгодную женитьбу, кому повышенье по службе, кому печали великие. Смеху было, животики надорвать. У Мишки вино носом пошло…, – Малыгин осекся, веселая история благодарных слушателей не обрела. – Ну да, согласен, сейчас уже не так и смешно.
