хотя… почему-то стало приятно. А вот Леха своим отрешенным спокойствием начал раздражать.
«Действительно, — неожиданно решила Маняша. — Ведь я лезу в самую сердцевину опасности (хотя это и не так, но так ведь кажется, не правда ли?), а мой кавалер, который поет мне о любви уже полгода, даже в ус не дует».
— И вообще, — пылко закончил Абрамов, — пошло это расследование ко всем чертям! Пожалуй, соваться к Ульяне тебе не стоит.
— А ты что скажешь? — повернулась Маняша к Лехе.
— Твое дело, — угрюмо ответил он. — Если хочешь, то иди.
— И тебе за меня не страшно?
— Ну ты же не идиотка, — пожал плечами Леха. — Раз ты считаешь, что у Ульяны не опасно, и вполне добровольно принимаешь ее приглашение, почему я должен трястись словно осиновый лист.
— Дурак ты, Леха! — разозлился Абрамов.
— Тогда решено, — натянуто улыбнулась Маняша. — Я иду.
— Ну, вы совсем! — Андрей только руками развел.
Таким образом Маняша попала в гости к Ульяне, вернее, к ее матери.
У порога ее встретила дама, что называется, «с лоском». На ней было черное, очень открытое вечернее платье, шею, запястья, пальцы и уши украшали крупные бриллианты, темные волосы были гладко зачесаны назад и собраны на затылке в большой пучок. Женщина держала себя так, словно она — хозяйка мира, не меньше. Такие величественные позы, манеры и надменный вид можно повстречать лишь в исторических кинофильмах. Современные люди выглядят и общаются проще.
— Картинка: найди пять отличий, — шепнула Леночка, переведя взгляд с Ульяны на ее роскошную родительницу.
— Скорее уж хотя бы одно сходство, — ответила ей Маняша.
Ульяна лишь отдаленно напоминала мать, хотя черты лица были одни и те же, только у Ульяны — грубые, а у ее матери тонкие и женственные, словно художник сначала сделал эскиз из дерева, пользуясь стамеской, а потом то же самое сотворил из фарфора.
Сема с девчонками не согласился, почему-то назвав Валерию Федоровну, маму Ульяны, «куклой», а саму Ульяну, «вполне натуральной».
Впрочем, Маняша с Леночкой никогда не считали его тонким ценителем искусства, поэтому наплевали на его мнение, остановившись на своем.
Вечер оказался довольно приятным. Гостей было много, но каково же было удивление Маняши, когда в гостиной она встретила Катерину.
Та тоже опешила:
— Ничего себе! Мать-то хоть знает, в каких ты кругах вращаешься?
Маняша огляделась и развела руками:
— А что, неприличное общество?
— Да нет, — усмехнулась Катерина, — общество довольно приемлемое.
К ним подошел средних лет франт с зачесанными назад пышными седыми волосами.
— Что за нимфа? О! Этот дивный аромат юности… — Он закатил глаза, потом вкатил их обратно и с интересом уставился на Маняшу.
Та виновато улыбнулась, инстинктивно прижавшись к подруге матери.
— Я должна представиться?
— Уж сделайте одолжение! — хохотнул он.
— Мария Кузнецова, город Москва, — она готова была согласиться с Ульяной относительно того, что гости — сплошь снобы (исключая тетю Катю, разумеется, ну и, может быть, ее мужа).
— Недурно, — тряхнул шевелюрой франт, — а я Вольдемар Перчанников. В кино сниматься хотите?
— Никогда об этом не думала… — Маняша пожала плечами.
— Ну и ладно, — он откатил по направлению Леночки.
— Он что, ассистент на «Мосфильме»? — удивленно вопросила Маняша Катерину.
— Да бог с тобой, девочка. Перчанникова не знаешь? Потрясающий оператор.
— А ведет себя, как ловелас на пенсии. Стыдно должно быть!
— Это точно, — вздохнула Катерина. — У тебя потрясающая способность оценивать людей. Не пропадешь.
В этот момент одна из дам села за рояль и легко прошлась замысловатым арпеджио, разминая клавиши. Гул в гостиной слегка стих.
— Кто все эти люди? — шепнула Маняша.
— Возрождающаяся интеллигенция.
— Понятно, — кивнула та. — Тоска…
Дама за роялем ударила сильными вступительными аккордами. Вторая встала рядом и сделала глубокий вдох:
— Ну все, — недовольно протянула Ульяна, — сейчас завоет романс.
«Юношу, горько рыдая, стыдливая дева бранила…» — профессиональное сопрано взмыло к потолку.
Маняша инстинктивно подняла голову, проверяя, не закачалась ли люстра. От силы звука у нее свело уши.
— У вас не принято кормить перед пытками? — проворчал Сема.
Ульяна ухмыльнулась.
— Обычно у нас фуршет. Столы накрыты в соседней комнате.
Соседнюю комнату и гостиную разделяли лишь три причудливо изогнутые золотые колонны.
— У меня под это завывание кусок в горло не полезет, — грустно изрек Сема.
— Это еще что, — злорадно пообещала Ульяна, — потом пойдут танцы.
— А меня в кино пригласили сниматься, — радостно сообщила Леночка.
— Закатай губу обратно, — разочаровала ее Ульяна, — этот Перечников уже лет десять кино не снимает. А девиц по инерции клеит на «кино».
«…Дева тотчас умо-олкла, сон его легкий лелея…» — продолжало давить на уши.
Маняша удивленно рассматривала умильные лица гостей, не понимая, что их приводит в такой благоговейный трепет — неужели тембр голоса исполнительницы?
— Все, больше не могу! — признался Сема. — Пойду жахну водки, пожалуй?
Остальная молодежь последовала за ним в соседнюю комнату.
Медведева они нашли как раз у столов, тот давно уже воплотил Семино желание в жизнь и теперь закусывал белой рыбой.
— Отлично! — прокомментировал он.
Романс закончился. Слушатели зааплодировали, а дама принялась бренчать на рояле какой-то легкий вальс. Маняша была не против вальса, но общество ей почему-то не нравилось. Кроме Вольдемара, там было еще немало подобных существ — напыщенных мужиков с претензиями на собственную значимость, и дам в вечерних туалетах. Ей даже тетя Катя впервые в жизни показалась скучной.
— А чего ты хочешь? — пожала плечами Ульяна. — Они же старики. Нам их не понять.
— Отстой это, а не общество, — отсек Сема и наполнил рюмку водкой.
— А мне нравится, — неожиданно заявила Леночка.
— Ну и дура.
— Я бы попросил, — рука Медведева легла ему на плечо. — Будь, пожалуйста, галантен.
— Да уж, — буркнул Сема, — здесь и на дуэль вызвать могут. Здесь станется…
— Молодой человек, не пригласите даму на
