Я вытащила руку из-под простыни, откинула прядь со лба и… мать твою, где я?!! Не поверите, но первое, что зазвучало в моей голове, был голос дражайшей родительницы: «Амалия, ты ведешь жалкую, беспутную жизнь. Ты качаешься на волнах жизни, как комок вчерашней газеты. И я даже не знаю, в какую дыру тебя зашвырнет эта волна завтра!» Когда мама меня распекает, она переходит на патетику, как средневековый судья, выносящий приговор особо опасному преступнику. Но сейчас я не в состоянии была думать о маме, так как у меня ужасно болела голова и я не понимала, где нахожусь. Я не без труда скосила глаза вправо, а когда круги перед ними немного рассеялись, удивилась, как, пожалуй, удивлялась довольно редко.
Рядом со мной мирно спал весьма симпатичный субъект. Удивление же мое было вызвано отнюдь не тем, что я, убей меня, не помнила, как его зовут и при каких обстоятельствах судьба зашвырнула нас на одну кровать. На самом деле удивило меня другое: я не помню случая, чтобы ко мне приклеился столь шикарный брюнет (а то, что он приклеился, и весьма успешно, сомневаться не приходилось, поскольку, кроме простыни, на мне ничего не было). Словом, минут пять я ломала голову, что же это за тип и чем я так его околдовала. Ну а потом все испортила проза жизни. Так всегда бывает, один неосторожный взгляд, и сказки как не бывало.
Мой неосторожный взгляд скользнул по противоположной стене, наткнулся на довольно внушительный циферблат часов, и это заставило меня слететь с дивана, нацепить на себя все, что попалось под руку и показалось мне достаточно знакомым, дабы придать мне приличный вид, бросить взгляд сожаления на безмятежно спящего «как его зовут» и выскочить за дверь. Проделала я все это в столь сжатые сроки, что, если бы в «Формуле-1» вручали приз за подобные действия, я бы уже купалась в шампанском.
За дверью я оказалась в длинном, устланном ковром коридоре, сильно смахивающем на гостиничный. Раздумывать мне на эту тему было совершенно некогда, поскольку начальник в нашем агентстве, конечно, не печально известный своей строгостью древнегреческий Дракон, но тоже не подарок. Опоздания он не приветствует. Тут надо бы еще раз напомнить слова моей мамочки, ну… в общем, о волнах жизни, поскольку эти волны довольно часто прибивали меня к рабочему столу с большим опозданием, так раздражавшим моего босса. Так что еще одно мне было бы совсем не на руку.
Утро я провела вполне плодотворно. Я пыталась произвести глубокий анализ деятельности своей памяти. К обеду я сделала вывод, повергший меня в тоску, в коей я пребывала до самого вечера. Вывод вот какой: это до чего же нужно довести девушку, чтобы при отсутствии каких бы то ни было воспоминаний как о человеке, с которым она провела ночь, так и о самой ночи, она твердо помнит, что сегодня понедельник и ей непременно нужно быть на работе в восемь тридцать! Обидно было сознавать, что шикарный брюнет затерялся между извилинами моего мозга и мне уже не суждено познать, каким образом я его зацепила. В конце концов утеря столь полезных сведений — обстоятельство довольно печальное, поскольку в тот момент я надеялась, что живу не последний день и потрясающих брюнетов на мой век еще хватит. Словом, уходила я из агентства в растрепанных чувствах. Уже у вахты зазвонил мой мобильный.
— Ты только подумай! Кое-кто из великих актеров, может быть, всю жизнь мечтал прославиться, сыграв отъявленного злодея. А некоторым подобные роли достаются прямо от рождения. Ну? И что говорить после этого о справедливости.
— Добрый вечер, мама, — успела вякнуть я.
— Да какой там добрый! — фыркнула моя мать. — Этот подлец опять сорвал аплодисменты!
— Ты звонишь из театра?
— Если бы! Подлец Николаев! Ты только подумай, при такой приятной, я бы сказала, музыкально-телевизионной фамилии, какое же это мерзкое существо.
У меня свело скулы в предчувствии изнурительного монолога моей маман. Ее давняя борьба за территориальные права с председателем соседнего кооперативного дома была мне известна во всех деталях. Более коварного и неугомонного врага, чем этот Николаев, у мамы не было. Ну, разве что кое-какие члены отечественного правительства, абсолютно все думские депутаты, сенат США и еще почему-то попавшая в ее черный список ассоциация российских уфологов. Все они были в более выигрышном положении, нежели подлец Николаев, поскольку все территориальные претензии, которые она могла им выдвинуть (за исключением, разумеется, уфологов), — это, во-первых: «Почему до сих пор американцы не вернули России Аляску? Ведь занимали всего на двести лет и уже достаточно обустроили, чтобы отдать владельцу». Во-вторых: «Вместо того чтобы штаны просиживать, лучше бы Крым вернули». А в-третьих: «Что-то мне не нравятся все эти переговоры с Японией относительно Курильских островов».
Впрочем, всеми этими вопросами мамочка по большей части мучила телевизор во время вечерних новостей. Что же касается подлеца Николаева, то тут война велась давно, с переменным успехом, и уже с легкой руки какого-то дворового шутника получила название «сине-коричневой».
Ну, с названием совсем просто: мама была активисткой движения «За права жильцов дома по адресу Бестужевская, 23», облицованного голубой плиткой. Дом, председателем кооператива которого являлся Николаев, был облицован мерзкой, по маминому мнению, коричневой плиткой. Суть теперешнего конфликта сводилась к тому, что Николаев добился от жильцов разрешения огородить вверенный ему дом железным забором. При этом, как считала мама, он захватывал обширные владения двора при доме, за права которого она боролась не покладая рук.
— Ты не поверишь, я выглядела идиоткой в глазах этих тупоголовых коричневых! — громогласно возмутилась мама. — Меня в прямом смысле подняли на смех. И это после того, как я представила им неопровержимые доказательства своей правоты. Да что там план местности и прочие документы, я провела полуторачасовую лекцию, где на исторических примерах доказала, что оккупация еще никого до добра не довела! Помнишь историю Наполеона…
— Мама…
— А Гитлера?
— Мама! Это мобильный телефон…
— А Генриха VIII?
— Господи боже, мама!
— А Карл V из династии Габсбургов?!
— Амалия, ты еще в пятницу забыла. — Протянул мне конверт охранник.
Я сунула конверт в карман и, собравшись с духом, рявкнула в трубку:
— Да плевать мне на Карла V и уж тем более на Генриха VIII!
Скосив глаза на охранника, я поняла, что подобные заявления могут дестабилизировать некоторых современных мужчин. Охранник в прямом смысле слова остолбенел. Но моя родительница не относилась к впечатлительным особам.
— И это плохо, — с жаром заявила она. — Если бы ты хоть немного интересовалась жизнью Генриха VIII[1], знала бы, до чего может довести девушку твоих лет и твоих ветреных взглядов каждый второй мужик.
