не оказаться под прямым солнцем; вспомнил я и о солнечном ударе, который застиг меня на корабле, и о мучениях, когда чуть не потерял сознание в Буаке; этого было достаточно, чтобы я по-настоящему испугался того, что могло случиться со мной сейчас. Я отругал чернокожих за то, что они меня не разбудили, и тут же принял двойную суточную дозу хинина, добавив к нему аспирин.
С такими предосторожностями я прибыл в Бобо-Диуласо, один из самых важных центров срединной части Африки. Не заезжая в район, заселённый туземцами, негр-шофёр доставляет меня прямо к дому, где живёт его господин. Здание принадлежит представительству крупной торговой компании, центр которой находится в Париже и которая сокращённо обозначается как CCCI (“Compagnie Сoloniale Сommerciale et Industrielle”)55. Представительством руководит белый, под его началом работают несколько негров-подчинённых. Его я решил навестить в первую очередь – надо же поблагодарить за предоставление машины, хоть и без его ведома.
Меня встречают с распростёртыми объятиями и сразу ведут из помещения, служащего мастерской, столовой, складом и магазином, на крытую веранду, позади которой располагаются частные покои хозяина, а рядом – двор, где, перекликаясь, трудятся негры-рабочие. Хозяин тут же усаживает меня в глубокое плетёное кресло и придвигает ко мне столик, уставленный бутылками с наиразличнейшими аперитивами. Бой приносит лёд, замороженный лично боссом. Лёд!
Я не видел льда с тех пор, как покинул океанское побережье, и тот, кто способен представить себе, что значит лёд в Африке для выцветших от солнца глаз, для растрескавшихся губ, которыми трудно пошевелить, чтобы произнести слово, – тот поймёт, какими яркими красками вдруг расцвела для меня жизнь.
Поблагодарив за приём, сообщаю хозяину, что, несмотря на все удовольствия, должен отставить ледяной виски с содовой и отправиться в лагерь или какой-нибудь «буфет», если таковой имеется в Бобо, чтобы разместить своих слуг и сгрузить вещи. Хозяин отвечает, и во всём этом нет ни тени шутки, что вещи уже разгружены, а мой бой сейчас занят тем, что во дворе гладит мой костюм; мы пообедаем, потом я получу компресс со льдом для спасения от солнца, и вообще – здесь я буду ужинать, спать, писать и делать всё, что мне заблагорассудится.
С чувством отчаянного восторга взирал я на эту веранду, на диван, заваленный суданскими кожаными подушками, на полку с фотоальбомами, где заметил романы Стивенсона, Конрада, Андре Моруа и даже сборник стихов моего дорогого римского друга Джузеппе Унгаретти56. Я вдруг почувствовал, что силы мои на пределе, представил себе прозябание в лагере или «буфете» и, вяло сопротивляясь и отнекиваясь, согласился стать гостем.
Белого человека зовут де ла Фонтен57 – он принадлежит к одному из знатных семейств Франции. Подтянутый, красивый, высокий, очень сильный и гибкий молодой человек. У него большой рот, тонкие губы, небесно-голубые глаза и тонкие, почти смыкающиеся на переносице брови. Рукава рубашки закатаны выше локтей, штаны из плотного шёлка – его наряд, создающий впечатление спортивной небрежности, на самом деле щегольской. Как только мы уселись продолжить разговор, я улыбнулся ему и сказал: «Вы протестант?» – «Протестант! Как вы угадали?» – «Да не то чтобы угадал. В Париже у меня есть друг, весьма похожий на вас – внешне, манерой держаться, жестами, он из протестантской семьи». – «Чудеса, – улыбается собеседник, – я вот не отличаю протестантов от католиков». – «Собственно, я тоже, и вряд ли с полной уверенностью мог назвать вас протестантом – но уж никак не католиком».
В какой-то момент я даже забыл, что нахожусь в Африке, столь увлекла меня беседа с хозяином – трудно представить себе нечто более приятное; продлилась же она до обеда. Блюда и сервировка вполне европейские. Бой Фонтена, тоже весьма элегантный, вышколен безупречно. Никто бы и не сказал, что это урождённый дикарь, однако стоит ему оказаться вне стен, где над ним довлеет выучка, отточившая его манеры, он изъясняется примерно так: «Моа па буфе, мусье!» (Мне не жрать, месье!); или: «Ил а парти шие, мусье» (Он уйдёл срать, месье) и. т. д.
Идём прогуляться – посмотреть Бобо и окрестности. Бобо-Диуласо – огромный красный город, где дома и террасы сооружены из африканского краснозёма, размываемого и растворяемого дождями. Хижины теснятся друг к другу, налезают одна на другую, здесь не счесть углов и стен, возведённых вкривь и вкось, внутрь ведут трапециевидные проёмы. Ни окон, ни кровель, ни деревьев – лишь пустынные террасы из красной земли. Сквозь центр города, меж двумя холмами, на которых раскинулся Бобо, прямо у наших ног катит свои воды чистая и последовательная в своей уединённости речка Бобо.
Несмотря на то что мы чётко, как на картинке, видим докуда хватает взора все дома, все террасы, все улочки Бобо, нигде ни души. Бобо словно вымер, и только в реке плещутся, брызгая друг в друга, голые негритята, которые, стоит нам подойти поближе, тут же бросаются врассыпную. Склон противоположного холма, там, где нет застройки, золотисто-жёлтый с красными пятнами. Отдельные тёмно-зелёные деревья в преддверии города, на фоне этого широкого красно-жёлтого ландшафта дают заключительный мазок всей величественной гармонической картине, полной жути, старины и запустения.
Бобо – это то, ради чего стоит преодолеть тысячу километров, отделяющих его от океана. Повидав Бобо, я могу уже не посещать город Томбукту, который, как видно по фотографиям, представляет собой точно такое же поселение, но с менее красивым ландшафтом. Внушительный красный минарет конической формы, из стен которого во все стороны торчат колья, удерживающие стены от разрушения солнцем и дождём, выглядит довольно странно58. Венчает это сооружение нечто похожее на страусиное яйцо. Чуть ниже дремлют или парят над этим ископаемым городом тучи гигантских стервятников.
В районе Верхней Вольты и далее в Судане населённые пункты весьма удалены друг от друга. Ближайшая деревня находится в двадцати километрах от Бобо. Сидя рядом с моим новым другом в его спортивном «Рено», везущем нас на максимальной скорости, которую позволяет растительность саванны, я испытываю несказанный восторг. Солнечный зной, разъедающий даже резину протекторов, Фонтена не донимает. Он неуязвим: на голове у него лишь фетровая шляпа, а руки и грудь не прикрыты ничем. Фонтен – один из самых опытных водителей, которых я когда-либо встречал: никто другой не смог бы управлять машиной в условиях такого бездорожья.
Приезжаем в деревню Куми. Здесь тоже всё в красных тонах; стены скошены, трапециевидной формы, террасы раскрошены солнечными лучами и размыты дождём. Жители встречают нас тепло и с достоинством. Палочки из слоновой кости, которые они языком перемещают туда-сюда сквозь прокол под нижней губой, довольно
