наконец сломить сопротивление Сазонова. В конечном счете немцы могли посулить туркам куда больше, чем любое предложение Антанты. Августовские предложения Энвера, будь они даже сделаны всерьез, были неприемлемы, поскольку коалиция стремилась заручиться лояльностью и балканских государств. Так что ни русские, ни британцы, ни французы не имели иного способа сколь-нибудь действенно принудить Турцию соблюдать нейтралитет, кроме как потребовать отослать немецких военных обратно в Германию. Турки отказались, что с неизбежностью означало фактическое вступление в войну. Признавая всю важность проливов, Сазонов был убежден, что военные усилия России должны быть всецело сосредоточены на Центральных державах. Уже после войны вполне можно было бы установить и новый режим в проливах. Когда же турецкий нейтралитет перестал быть реальным, а ее враждебность обозначилась как неоспоримый факт, внимание России сконцентрировалось на новой теме: конкретных целях войны – проливах и Константинополе.
6. Война развязанная: международная и внутриполитическая дискуссия о судьбе Константинополя и проливов
Ноябрь 1914 года – июль 1916 года
В отличие от месяцев, предшествовавших вступлению Турции в Первую мировую войну, период начиная непосредственно с ноября 1914 года был тщательнейшим образом изучен, и в первую очередь ввиду того, что Великобритания с Францией обещали России Константинополь, Босфор и Дарданеллы, если и когда война завершится победой Антанты. После многовековых ожиданий сокровенные грезы России наконец были готовы осуществиться – с единственной оставшейся на пути препоной Германией, которую требовалось победить. Но именно на этой скалистой отмели корабль Российского государства потерпел крушение, так и не достигнув уготованной ему цели.
Существует огромный массив литературы о заключенных державами Антанты в марте – апреле 1915 года соглашениях, согласно которым Российская империя получала право владения Константинополем, проливами и прилегающими территориями. Во многих из посвященных этому вопросу работ делается попытка выяснить, отчего Великобритания и, что еще более странно, Франция пришли к подобному решению. Если поначалу историки считали, что сэр Эдуард Грей пытался таким образом мотивировать Россию продолжать воевать против Германии, то более поздние исследователи выдвигали предположения, что Правительство его величества отстаивало свои позиции в ином регионе – в Персидском заливе, стремясь обменять проливы на богатые нефтью земли на востоке. Францию же, со своей стороны, очевидно, подтолкнуло обоюдное согласие России и Британии. Желая обеспечить дальнейшее участие России в войне, Париж вместе с тем все более опасался, что она впоследствии станет столь же могущественной и грозной, как и предвоенная Германия. Обладание проливами позволяло Санкт-Петербургу, то есть теперь уже Петрограду, шутя перебросить силы в регионы, которые французы традиционно считали собственными[483].
В исследованиях, посвященных данному периоду, настроения в МИДе зачастую рассматриваются в отрыве от более общих проблем русского правительства. Вопрос о проливах вновь играл важную и недостаточно изученную роль в военно-гражданских отношениях в России. Как внутриправительственные, так и внешние силы все более настойчиво требовали четкого определения целей войны, которые оправдали бы тяжелые потери русского народа в борьбе против Германии. Первоначально целями значились объединение польских земель под державой Романовых и обновление границ в Центральной Европе, и общественный дух был ими захвачен гораздо меньше, чем идеей захвата проливов, которые превратились в «законные» военные цели после вступления Турции в войну. В силу превратно понятого влияния довоенных настроений мало была оценена и растущая солидарность Сазонова с общественным мнением.
Потрясения, переживаемые Россией во время войны, все настойчивее требовали, чтобы по ее окончании определенные перемены претерпел и государственный режим. Публично обсуждалась необходимость создания «Кабинета общественного доверия», то есть такого органа власти, члены которого назначались бы лично царем, но который являлся бы фактически отдельным министерством, работающим в русле одобряемых русским обществом идей. Однако идея министерского кабинета, несущего ответственность перед Думой, вызывала сомнения; так же считали и некоторые правительственные деятели, включая Сазонова. В самые страшные весенне-летние месяцы войны с редкой для министра прямотой Сазонов призывал к изменениям в правительстве, отвечавшим общественным ожиданиям. Но, несмотря на назначение в начале весны нескольких популярных в народе министров, царь явно не собирался идти на поводу у общественности. К концу лета его позиция начнет смещаться вправо.
Сазонов был убежден, что общественность теперь должна иметь голос в государственных делах, и с куда большим вниманием относился к выступлениям в Думе и статьям в прессе, затрагивающим вопрос овладения проливами и Константинополем. Лишь такая награда способна была оправдать принесенные жертвы. Сазонов был донельзя разочарован положением дел в русском правительстве. Подобно многим другим представителям как гражданской, так и военной власти, он был теперь предан уже скорее государству, чем царю, и образованное общество, по крайней мере по его разумению, было частью этого государства, к которой следовало бы отнестись со вниманием. Лучшим же способом наладить с ней взаимодействие было всеми силами добиваться этого главного приза – проливов.
Подобная смена взглядов министра была замечена не сразу: в течение нескольких недель, последовавших за вступлением Турции в войну, русские мало распространялись о судьбе проливов. В беседе с Палеологом 5 ноября Сазонов просто заметил французскому послу, что Россия заставит Турцию заплатить за агрессию, что подразумевало «твердые гарантии» – в пока еще неопределенном объеме – в проливах. О поглощении турецкой столицы сказано не было: «…что до Константинополя, я лично не желаю выдворения турок»[484]. Но если Сазонов, со слов Палеолога, подразумевал, что кто-то другой действительно желал бы очистить Константинополь от турецкого влияния, то публично в правительстве тогда никто о подобной политике не заговаривал.
Впрочем, в частном порядке русские политики, конечно, рассуждали о превращении как проливов, так и Константинополя в часть Российской империи. Так, в памятной записке от ноября 1914 года за авторством Н. А. Базили, видного дипломата и близкого товарища Сазонова, подробно рассматривалось включение аннексии проливов в русские стратегические позиции, хотя Базили не желал, впрочем, «затрагивать вопрос о Константинополе»[485]. Документ явился продолжением его довоенных наработок[486]и рассматривал всю область проливов в контексте текущей войны. Базили заключал, что России следует не только захватить Босфор и несколько небольших островов в Мраморном море – подобная стратегия виделась ему разве что минимально приемлемой, отвечающей задаче «пассивной» обороны, – но при идеальном раскладе овладеть и Дарданеллами, и Босфором, и Мраморным морем, а также всеми укреплениями по обоим берегам Босфора и на европейской стороне Дарданелл. Также надлежит получить контроль над островами Имбросом и Тенедосом в непосредственной близости от входа в Дарданеллы и, возможно, Лемносом и Самофракией, расположенным далее к Эгейскому морю. Кроме того, Базили настаивает на приобретении всей Фракии до линии Энос – Мидия, желательно
