плохих и еще одного запасного — на случай, если капитан Шек прислушался к голосу разума и остался в базовом лагере.
Как бы не так!
Китаец вышел из-за стены мини-пурги, поднятой винтом, в полной военной форме и с пистолетом наголо. За ним шел пилот, по виду не более довольный жизнью, чем любой из нас. Вертолеты не предназначены для полетов на такой высоте*. Если погода станет хуже, он не сможет подняться в воздух.
Капитан Шек вел себя так, как будто никуда не торопится. Он не спеша прошелся до столовой, заглянул туда, понюхал готовящуюся на плите еду с видом гурмана.
— Все показывать мне документы, — сказал он.
Это даже не наглость, это непонятно что. Одно дело — проверять документы у людей, спустившихся с горы, но заниматься этим на высоте шесть с половиной километров над уровнем моря, когда вокруг тебя — раненые альпинисты, которых надо срочно эвакуировать? Это было выше чьих бы то ни было сил. Поднялся жуткий крик, несмотря на усталость и недостаток кислорода.
— Ты чего, сдурел, китайский осел, с какого перепугу ты думаешь, что у нас с собой есть бумаги?
— Это спасательная операция! Раненых нужно срочно доставить в базовый лагерь!
— Ты чего, с глузду съехал?!
Капитан Шек не ожидал ничего подобного и дал задний ход:
— Обыскать лагерь перед вылет.
Это вызывало очередной скандал, но капитан всех проигнорировал и вместе с пилотом обошел все палатки (пилот был совсем не рад этой неожиданной обязанности).
Закончив, капитан Шек сказал:
— Мы искать мальчишка. Все указали пальцем на меня.
— Не этот. Непальский мальчишка. Такой же возраст.
* См. выше. Высота вертолету не помеха, рекорд высоты для вертолета — более 12 км. Сложность заключается в рельефе местности и погодных условиях.
— Он уехал домой неделю назад, — сказал Запа. Капитан Шек покачал головой:
— Не думаю.
Он указал пальцем на вертолет:
— Ты лететь с меня.
— У нас четверо раненых, — вежливо сказал Запа. — Я готов поговорить с вами завтра, когда спущусь в базовый лагерь.
— Нет, — сказал капитан Шек. — Ты идти с меня сейчас. Я тебя арестовать.
К капитану подскочил один из немцев — лидер группы, тот, что говорил с нами по радио из Шестого лагеря, по имени Дитрих. Он был красен, как помидор, и вовсе не от холода. Он заорал что-то по-немецки — что именно, я, естественно, не понял.
Капитан Шек, я полагаю, тоже не понял, но вынул из кобуры пистолет.
Подошел Запа и сказал Дитриху что-то по-немецки, потом обратился к пилоту и спросил что-то по-китайски.
Пилот задумался, сказал что-то в ответ.
— Он говорит, что возьмет четверых альпинистов в любом случае, — сказал Запа.
Двое других восходителей запросто могли бы улететь вниз вместо Запы и капитана, но Дитрих кивнул и отошел в сторону.
— И что дальше? — спросил я Запу. Запа пожал плечами:
— Это просто недоразумение.
И он, и я знали, что это куда больше, чем какое-то недоразумение. Весь вопрос: что в точности знает про наши планы капитан Шек?
— Я свяжусь по радио с Джошем и доложу обстановку.
— Вниз спускайся аккуратно, — сказал Запа. — Вам нужно выйти пораньше и идти помедленнее. Скажи Джошу, пусть вышлет шерпов вам навстречу — на случай, если наша беседа с капитаном продлится дольше, чем я ожидаю.
Через десять минут они улетели, и я вышел на связь с Джошем.
— Шек с ума сошел! Маньяк недоделанный! — кричал папа. — Шерпы и носильщики тут устроят революцию, когда узнают.
Интересно, подумал я, люди капитана Шека передадут ему эти слова? Наверное, да, решил я. Более того — скорее всего, Джош их произнес именно с этим расчетом.
Фамильная история
НАЗАВТРА я ожидал встретить Сунджо в одном из промежуточных лагерей, но его и след простыл. Значит, нашелся какой-то способ спустить его в лагерь носильщиков — а может, капитан Шек его уже повязал. В любом случае, времени думать о судьбе Сунджо у меня особенно не было, потому что спуск в базовый лагерь оказался полным кошмаром.
Снова потеплело, и вместо ледниковых ручейков нас встретили бурные потоки. И если бы у нас вместо ледорубов и кошек были лодки и весла, мы бы добрались до базового лагеря за полчаса...
Добравшись до первого промежуточного лагеря, половина из нашей группы была готова лечь пластом и еще одну ночь просидеть на горе.
— Надо идти, — убеждал их Дитрих. — Нам нужен врач, чтобы разобраться с обморожениями. Не дрейфить! Через три часа мы будем в базовом лагере!
К сожалению, его оптимизм никто не разделял (включая и других немцев, которые, я думаю, винили его в неудаче с вершиной). Они просто уселись на камни и смотрели на него, крутя пальцами у висков. Но он был прав. Мы шли под гору, и даже с их травмами добраться до базового лагеря не так сложно. Я понимал, что они устали и у них все болит (ну так у меня тоже все болит!), но провести еще одну ночь в забитом до отказа лагере, да еще так близко от базы, было чистой воды безумием. И шерпы поддержали Дитриха на сто процентов. Никто из них даже не думал садиться отдыхать.
— Думаю, Дитрих прав, — сказал я. Неизвестный мне немец расхохотался:
— Дожили! Какие-то сосунки указывают нам, что делать!
Все рассмеялись вместе с ним.
Ой-ой. Надо было мне держать язык за зубами. В самом деле, не мне объяснять им, что делать, даже если я прав.
— Вы чего, сдурели тут все? — заорал кто-то у меня за спиной.
Я обернулся — и едва не сел от удивления: передо мной стоял Джош. И не один.
— Ночью погода ухудшится, — добавил Запа. — Нам нельзя тут оставаться.
Джош улыбался от уха до уха, но мне было ясно, что он болен: глаза налиты кровью, бледен, изможден (это Джош-то!). Он похлопал Дитриха по плечу:
— Соболезную. На горе случается. Очень жаль. Дитрих был готов разрыдаться — не знаю, от горя ли, или от счастья, что на помощь пришли Джош и Запа. Джош подошел к упрямцам:
— Если мы отправимся вниз сейчас, мы успеем в лагерь до темноты.
