— Завтра станет лучше, — шепчу я, осознавая, что эти слова лишь произносить легко. Но на деле легче от этого все равно не станет. И тем не менее я шепчу их снова.
Паша сжимает мою руку, но ничего не говорит в ответ. Лишь крепче прижимает к себе и кладет подбородок мне на макушку.
Когда мой взгляд скользит по комнате, я вижу Лидию. Эта женщина просто скала. Она потеряла свою лучшую подругу, но когда вчера я застала ее плачущей, она подняла на меня глаза, вытерла слезы и спросила, чем еще может помочь.
38ПАШЕНЬКА
Настя делает глоток сока и, морщась, ставит стакан в сторону. К принесенному мной из кухни бутерброду она даже не притрагивается.
— Я могу принести тебе что-нибудь еще, если тебе это не нравится, — говорю ей, но она отмахивается.
— Не надо. Я все равно не голодна.
— Насть!
— Я не вынесу, если ты будешь нянчиться со мной. Пожалуйста, не надо, — огрызается она.
Это не первый раз, когда она отвергает мои попытки накормить ее или выпить больше жидкости.
Вместо того, чтобы спорить с ней, прижимаюсь губами к ее виску, в знак молчаливого напоминания, что я спокойно проглочу любое ее недовольство. Я прилип к ней, как банный лист, и она быстро поняла, что ничего не сможет сделать, чтобы избавиться от меня.
Она мало ест и мало пьет, и я чувствую, что она находится на грани. Сегодняшний день был очень тяжелым для нее.
— Пойдем, я все таки отведу тебя в твою комнату, — настаиваю я. — Тебе надо отдохнуть.
Она уже собирается встать с дивана, но тяжело вздыхает, видя как к нам подходит какая-то старушка с соболезнованиями. Через пару минут она отходит и я повторяю: — Пойдем.
— Это невежливо. Я должна быть здесь.
— Все поймут, если ты уделишь немного времени себе, — говорит Лидия, вставая рядом. — Тебе надо отдохнуть, Настенька.
Я борюсь с желанием сжать руку Насти, в знаке «вот видишь, я же тебе говорил». Но не только эти слова были бы сейчас неуместны, но и даже это простое пожатие.
Я просто благодарен, что другой человек, которого она уважает, предлагает Насте то же, что и я.
Это заставляет ее встать с дивана. Она задерживается, чтобы крепко обнять отца, и выходит из комнаты. Я следую за ней, когда ее отец останавливает меня, сжимая мою руку, со словами: — Позаботься о моей девочке.
— Обязательно.
***
В полной уверенности, что найду Настю, лежащей на кровати, захожу в ее комнату. Вместо этого она сидит на краю, сгорбившись и обхватив голову руками. Закрыв дверь, беру обезболивающее и стакан воды с тумбочки и предлагаю ей.
Ее глаза не встречаются с моими, когда она берет их из моих рук.
— Ты не отходил от меня уже несколько дней, — бормочет Настя, когда я наклоняюсь, чтобы помочь ей раздеться. — Я не собираюсь впадать в депрессию, если ты дашь мне побыть одной.
— Я знаю.
Она больше ничего не говорит. Помогаю ей встать и расстегнуть молнию на ее черном платье. Ее лифчик следующий. Я был бы лжецом, если бы сказал, что мне не нравятся ее изгибы. Она всегда красива, даже в своем горе, но все, что связано с сексом, не в моем фокусе сейчас. Помочь ей исцелиться — это единственное, о чем я думаю. Натягиваю мягкую футболку ей через голову.
— Я не жду, что ты останешься здесь.
Присаживаюсь на колени, помогая ей снять чулки. Настя поднимает ноги одну за другой, опираясь рукой на мою спину, чтобы не упасть.
— А где же мне еще быть?
— Где угодно, только не здесь. Когда мы начали, ты хотел секса. Ты точно не подписывался на все это.
— Ты моя, — напоминаю ей, отказываясь злиться или спорить, тогда как она, кажется, ищет повод для ссоры. — Я никуда не уйду, — смотрю на нее снизу вверх, но Настя опять отводит взгляд.
Она напрягается, когда я притягиваю ее к себе. Утыкаюсь лицом ей в живот и замираю. Но, как бы мне ни хотелось, чтобы она провела пальцами по моим волосам, ее руки безвольно висят по бокам.
— Зачем тебе тратить свое время на это все?
— Потому что тебе нужна поддержка, и потому что я лю…
— Остановись!
— Нет, — встаю прямо перед ней. — Я здесь, потому что люблю тебя.
— Ты не должен говорить это в такое время.
— Мне следовало сказать это раньше. Я не использую эти слова, как способ успокоить тебя, пока тебе больно. Я говорю их, потому что люблю тебя.
— Я не скажу их в ответ.
В уголках ее глаз собираются слезы. Она так много плакала последние два дня, что перестала их смахивать.
— Ладно.
Помогаю ей улечься и, когда она забирается под одеяло, ложусь рядом, прижимая к своей груди. Ее слезы быстро пропитывают мою рубашку. Как я и предполагал, она сразу проваливается в глубокий сон. Обнимаю ее крепче и через какое-то время впадаю в дремоту, очнувшись лишь когда день клонится к закату от того, что ее отец тихо стучит в дверь.
Я полностью одет и лежу поверх одеяла, когда он открывает дверь, но я все еще чувствую себя неловко из-за того, что он видит нас в постели вместе.
— Настя очень устала и я… — начинаю объяснять.
Он останавливает меня рукой: — Все нормально. Она взрослая женщина.
— Я бы не проявил неуважения к Вам в Вашем доме, — говорю ему, а он качает головой.
— Павел, все нормально.
Он так же измучен, как и его дочь, и я знаю, что он зашел на минутку проверить ее, перед тем как самому идти спать.
Меня удивляет, когда он проходит в комнату и садится на край кровати, уставившись на свои руки.
— Почему ты здесь, Павел? — он продолжает, до того как я успею ответить. — Ты чувствуешь себя обязанным, потому что ты случайно оказался с Настей, когда Лена звонила перед тем как…
Он даже не может произнести эти слова.
Не могу представить, как ему тяжело. Я даже думать не хочу, что мог бы потерять девушку в моих объятиях. А он потерял жену.
